Стивен Кинг - Худеющий

— Хм… аппетит ты мне такими сравнениями все равно не испортишь, — сказал он, и верно: яичница была уничтожена довольно быстро, от бекона не осталось и следа. Он выпил половину бокала апельсинового сока и подарил в благодарность большую улыбку доброго славного Билли Халлека. Она попыталась изобразить ответную улыбку, на не очень-то получилось. Он представил себе дощечку, висящую на ней: «Мой улыбатор временно вышел из строя». Протянул ей руку через стол. — Хейди, все теперь в порядке. Даже если и нет, все равно — закончено.

— Да, да, я знаю. Знаю.

— А Линда?..

— Все прекратилось. Она говорит… говорит, подруги ей сочувствуют… поддерживают.

В течение недели после того, как это стряслось, его дочери пришлось туго. Из школы она приходила вся в слезах или на грани слез. Пропал аппетит, стала бледной. Халлек решил с ума не сходить и шума не затевать. Поговорил с классной руководительницей, с завучем и любимой преподавательницей Линды по физкультуре и урокам парадных маршей для девочек мисс Ниринг. В итоге удостоверился (ах, какое славное юридическое словечко!) в том, что дочку дразнили. Подшучивания и подкалывания были грубыми и не смешными, как и водится у девчонок ее возраста, к тому же весьма плоскими, учитывая обстоятельства: ну чего иного можно ожидать, если шутки про мертвого ребенка были верхом остроумия?

Он предложил Линде прогуляться с ним пешком по улице. Улица Лантерн Драйв застроена по обоим сторонам безвкусными домами с палисадниками. Стоимость этих жилищ составляла примерно 75 тысяч долларов. Цена возрастала по мере приближения к местному клубу и достигала 200 тысяч, но это уже с плавательными бассейнами и саунами внутри каждой виллы.

Линда была в шортах, одна штанина которых поползла по шву… и Халлек заметил, что ноги ее выросли, став такими длинными, что виднелись нижние желтые трусики. Сердце кольнули жалость и страх. Девочка росла и, видимо, сама понимала, что шорты ей уже малы и слишком изношены. Подумал: бедная девочка надевала их, потому что чувствовала подсознательно — они служили ей мостиком в безопасное детство, в то самое детство, где папочки не предстают перед судом (не важно, сколь краток процесс перед лицом твоего старого партнера по гольфу и пьяного нахала, лапающего груди твоей жены, — Кэри Россингтона, который отобьет молотком приговор).

— Ты понимаешь, Линдочка, это это был несчастный случай?

Она кивает головой, не глядя на него.

— Да, папа.

— Она появилась между двумя автомобилями и не глядела по сторонам. Я просто не имел возможности остановиться. Абсолютно не было времени.

— Пап, я не хочу больше слушать про это.

— Я знаю. И сам не хочу об этом говорить. Но ты же слышишь обо всем… в школе.

Она со страхом смотрит на него.

— Пап! А ты что, в школу?..

— Ходил? Да, ходил. Но в половине четвертого, вчера, не раньше. Там никаких детей уже не было. Я никого не видел, никто не узнает.

Она испытывает облегчение.

— Я слышал, что другие дети тебе житья не дают. Мне очень жаль.

— Да нет, не так уж страшно, — говорит она, взяв его за руку. А ее лицо со свежей россыпью агрессивно-красочных угрей на лбу говорит совсем иное. Эти угри словно кричат ему, что обращение с ней — жестокое. Вот какова расплата за то, что отец был арестован.

— Я слышал также, что ты держишься молодцом. И не делаешь из этого большой проблемы. Потому, что если чужие заметят слабину, они тебя достанут.

— Да, я знаю, — мрачно отвечает она.

— Мисс Ниринг сказала, что прямо гордится тобой, — говорит он. Немножко привирает. Мисс Ниринг такого не говорила, но, во всяком случае, хорошо отзывалась о Линде, а это для Халлека значит многое, не меньше, чем для его дочери. И цель достигнута. Впервые ее глаза оживляются, когда она смотрит на Халлека.

— Что, она прямо так и сказала?

— Так и сказала, — подтверждает Халлек. Ложь дается легко и звучит убедительно. Почему бы нет? Последнее время он и так много врал.

Она стискивает его ладонь и благодарно улыбается.

— Им очень скоро все это надоест, Линдочка. Найдут другую кость, чтобы грызть. Какая-нибудь девочка нечаянно забеременеет, с какой-нибудь учительницей случится истерика, или какой-нибудь пацан попадется на торговле гашишем: тут тебя, как говорится, и снимут с крючка. Поняла?

Внезапно она раскидывает обе руки и крепко обнимает его. Он решает, что она, в сущности, не так уж быстро растет и что не всякая ложь есть зло.

— Папочка мой любимый, — говорит она.

— И ты моя любимая девочка, Линдочка…

Он тоже обнимает ее, и в этот момент кто-то на всю катушку в его мозгах врезает стереоусилитель, и он слышит снова двойной стук: первый — когда передний бампер его «девяносто восьмого» бьет по старой цыганке с ярким алым платком на голове, а второй — когда передние колеса подпрыгивают на ее теле.

Вопли Хейди.

Халлек еще крепче обнимает свою дочь, ощущая на коже мурашки.

— Сделать еще яичницу? — спросила Хейди, нарушив его раздумья.

— Нет. Нет, спасибо. — Он виновато посмотрел на пустые тарелки: как бы ни шли дела, хоть из рук вон плохо, они никогда не лишали его ни сна, ни аппетита.

— Ты уверен, что?..

— О'кей! — Он улыбнулся. — Ты — о'кей, я — о'кей, Линда — о'кей. Как говорят в мыльных операх, кошмар позади, нельзя ли нам вернуться к нашей жизни?

— Прекрасная идея. — И на сей раз она смогла ответить ему вполне искренней улыбкой.

Внезапно ей стало снова меньше тридцати.

— Дожарить тебе бекон? Там еще два кусочка осталось.

— Нет, — сказал он, вспомнив, как туго сидели трусы на его талии (талия называется! Ха-ха? Последний раз у тебя была талия где-то в 1978 году — шайба ты хоккейная!), то и дело приходится живот поджимать. Вспомнил про весы и сказал:

— А знаешь, давай-ка еще один кусочек. Три фунта сбросил, как-никак.

Жена уже возилась у плиты. Несмотря на его первоначальное «нет». «Иногда ода видит меня насквозь до такой степени, что это даже угнетает», — подумал он. Хейди обернулась.

— А ты все думаешь об этом?

— Да нет же! — отрезал он. — Ну может, в конце концов, человек тихо-мирно сбросить три фунта веса? Ты же сама говоришь, что хотела бы видеть меня немножко…

«худеющим»

…не таким толстым. — Ну вот, опять Хейди навела его на мысли о цыгане. «Будь он неладен!» Изъеденный нос цыгана, его чешуйчатый скрюченный палец, коснувшийся щеки прежде, чем он успел отшатнуться. Так отшатываются от прикосновения паука или от шевелящегося месива жуков и червей под трухлявым бревном.

Хейди поставила перед ним бекон и поцеловала в висок.

— Извини. Ешь и теряй вес. Но помни, что там Билли Джоэл говорит на этот счет…