Черные зубы - Кассандра Хоу

По правде говоря, его затянувшееся раскаяние меня бесило. Жестоко так говорить, но извинения не очищают провинившегося — они лишь выжимают милосердие из обиженного. Слова Филлипа, каждый раз одни и те же, через точно выверенные промежутки времени — по его тонкой нервной организации можно было часы сверять, — неизменно резали меня как ножом. Невозможно двигаться вперед, если кто-то вечно тянет тебя назад.

Я поймала кончик языка зубами, прикусила его и выдохнула сквозь боль:

— Все уже в прошлом.

— И все равно прости.

— Похоже, в наказание ты будешь всю оставшуюся жизнь выслушивать паршивые шутки.

— Я готов. — Из глубин легких Филлипа вырвался трубный звук, отдаленно напоминающий смех. Он начал переобуваться — сменил ботинки от Timberlands на шлепанцы, которые купил в сувенирном магазине аэропорта. Стоили они безбожно дорого, но продавщица с ярко накрашенными губами, похожими на узкую рану, дала Филлипу свой телефон, а Филлип никогда не мог устоять перед волчицей в женской шкуре. — Только обещай не распугивать привидений.

В прошлой жизни я была отважной. Когда растешь там, где росли мы, — в тропической Малайзии, где, точно в плавильном котле, смешалось множество культур и мангровые леса разрастаются столь же буйно, как мифы, — ты приучаешься всюду искать призраков. Суеверия служили нам компасом: они вели нас по узким улочкам, замусоренным подношениями и благодарственными дарами из самодельных святилищ. Наша пятерка провела несколько лет в непрерывном паломничестве, разыскивая священных мертвецов в Куала-Лумпуре. Дома с привидениями, заброшенные больницы, трубы ливневой канализации, стискивающие мертвые девичьи тела, точно последнее жертвоприношение… мы изучили их все.

И я всегда шла впереди, сжимая в руке фонарик, готовая указывать остальным путь.

— Все меняется со временем.

До нас донесся аромат гниющих сёдзи: лаванда, плесень, сандаловое дерево и тлен. Некоторые бумажные перегородки были разодраны на полосы, другие еще цеплялись за деревянные рамы, сохранившие следы яркого лака, но устилавшие пол татами…

Татами были повсюду, их было слишком много даже для хэйанского дворянского гнезда, и все они сияли чистотой. Выглядели они так, будто их принесли из лавки буквально вчера, хотя за несколько столетий солома должна была обратиться в труху. От этого зрелища у меня защекотало под кожей, будто кто-то ухитрился пустить по моим венам мелких черных муравьев из тех, что досаждают людям на пикниках, — казалось, насекомые разбежались во все стороны под тонким эпителием, чтобы начали рыть ходы.

Я поежилась. Возможно, кто-то приезжал делать ремонт, возможно, этот кто-то решил, что, раз уж в особняке будут ночевать пятеро иностранных кретинов, надо бы обеспечить им мало-мальские сносные жилищные условия. Но в здании не пахло так, словно кто-то недавно заходил сюда, а пахло, как пахнет в ветхих домах, — зеленью, сыростью, темнотой, голодом, пустотой желудка, забывшего, что такое еда.

— Сюда кто-то приезжает, как на дачу?

Филлип пожал плечами:

— Может быть. Не знаю. Парень, с которым я общался, не хотел особо распространяться на эту тему.

Я покачала головой:

— Что-то тут не так.

— Мы, наверное, не единственные клиенты в индустрии стремных турпоездок, — усмехнулся Филлип. — Не парься.

Фаиз присвистнул, прервав нас:

— Да-а, вот это круть! Филлип, ну ты молоток. Просто космос.

— Да ладно, пустяки. — Филлип поприветствовал счастливую парочку, оскалившись в ослепительной ухмылке. — Всего лишь немного старого доброго везения и семейные сбережения, пущенные на благую цель.

— Ну ты реально никак не можешь перестать трепаться о своем наследстве. — Улыбка Фаиза не двинулась дальше губ, глаза остались холодными. Он приобнял Талию. — Мы в курсе, что ты богатый, Филлип.

— Чувак, ну слушай. Я ничего такого не имел в виду. — Руки раскинуты в стороны, язык тела сигнализирует об открытости уровня «дверь не просто распахнута — ее вообще нет». На Филлипа невозможно было злиться долго, но Фаиз решил попытаться. — К тому же мои деньги — твои деньги. Братья навсегда, помнишь?

Талия была выше, смуглее Фаиза. В ней текла кровь бенгальцев и телугу. Ноги — как античные колонны, улыбка — как рождественское чудо. А когда раздавался ее смех — низкий, точно нота, вырвавшаяся из вытянутого чрева виолончели, — казалось, что именно она научила Вселенную этому звуку. Талия обвила плечо Фаиза своими длинными пальцами и скороспело королевским жестом склонила голову:

— Чтоб не смели мне ругаться. Оба. Не сегодня.

— Да кто тут ругается?

Голос у Фаиза был как у радиоведущего — легкий тенор, лишь чуточку выше того тона, с которым берут вещать в прайм-тайм. Ничего такого, что не способны исправить трудная жизнь, хорошие сигареты и плохой виски. Выглядел Фаиз в целом хорошо, только стал пухлым. Не толстым — хотя в толстяках нет ничего плохого, — но каким-то рыхлым, почти как хорошо размятая глина. Красота в стадии незавершенной лепки, недоформированная, необсохшая. На кончиках топорщившихся на затылке Фаиза волос блестели капельки пота.

Мне немедленно стало стыдно за эти циничные наблюдения. Фаиз был моим лучшим другом, и в свое время он из кожи вон лез, уговаривая Талию не объявлять мне бойкот.

Мы с Талией обменялись взглядами, пока парни в стороне перебрасывались шуточками, — голоса их были колючими, точно короткая жесткая шерсть на затылке добермана, сквозь дружелюбие проглядывала враждебность, — и ее лицо застыло в гримасе неприязни.

Я провела ладонью по предплечью, старательно улыбаясь. Талия напрягла челюстные мышцы и натянула на лицо аналогичное выражение: суровую, каменную улыбку, украшенную брекетами нетерпения.

— Я и не думала, что ты приедешь. После всего, что ты наговорила про нас обоих.

Любезность обращала ее голос в бархат. Отцепившись от Фаиза, Талия пересекла комнату и подошла ко мне на пару дюймов ближе, чем следовало бы. Я чувствовала ее запах: роза и сладкий кардамон.

— Вам было плохо вместе, — сказала я, засунув руки в карманы и чуть отклонившись назад. — Я рада, что вы разобрались со своими разногласиями, но тогда вы были готовы в горло друг другу вцепиться…

Талия была выше меня почти на три дюйма и, воспользовавшись этим, нависла надо мной:

— Твои старания нас разлучить не особо нам помогали.

— Не было никаких стараний… — Мой голос сковало напряжение, такое сильное, что слова превращались в вязкое месиво. — Я просто думала…

— Ты чуть не лишила меня всего. — Ярость Талии звучала четким стаккато.

— Я желала вам обоим только лучшего.

— Точно? — По лицу Талии скользнула тень жалости, и я покосилась на парней. — Или ты надеялась вернуть Фаиза себе?

Мы и вправду встречались, если это можно так назвать. Два месяца, ничего такого не было,