Куриный бог - Дарья Сницарь
От вокзала я взял такси, хотя проще было дойти пешком. Гостевой дом находился в Караимской слободе — старом квартале, где некогда жил один из коренных народов Крыма. Караимы — иудеи, не признающие Талмуд. Появились в Феодосии, или Каффе, как она прежде называлась, где-то в четырнадцатом веке. Караимов часто относили к евреям или тюркам, но как они появились на полуострове — до сих пор доподлинно неизвестно. Не удивляйтесь исторической справке — я пребывал в экзальтации: много читал про город, мечтал о будущем, видел солёные сны. В моей маленькой внутренней вселенной уже произошло чудо — я навёрстывал детство.
Когда я вышел из такси возле гостевого дома «Херем», внутри всё перевернулось. Я увидел стену из известняка, высокие кудрявые деревья, двухэтажный дом с резными окнами, почти скрытый листвой, серые ворота, под которые лез толстый рыжий кот. Словно картинка из сочинения «Как я провёл лето», только лучше.
Я тронул дверь в левой части ворот, и она не была заперта, что мне, москвичу, показалось волшебством. Сад выглядел ярко, ошеломительно, как галлюцинация. Цвела сирень, черёмуха, тюльпаны, маки — это лишь те растения, которые я сумел опознать. Играла классическая музыка.
Хозяйский дом состоял из двух частей. Первый этаж из потемневшего камня казался более старым, по фасаду шла выбитая в известняке надпись: «Аптека выпускаетъ издѣлія качества довоеннаго времени». Второй этаж, более светлый и изящный, опоясывала широкая резная веранда, окрашенная в жёлтые и оранжевые оттенки.
Рядом с домом на площадке из мелкой плитки, под навесом из виноградной лозы я увидел столик тонкой работы. Подошёл ближе. Двенадцатиугольная столешница была инкрустирована ромбиками перламутра. На ней лежал бордовый бархат — кто-то вышивал цветочные бутоны толстой золотой нитью. В складках ткани прятался старый магнитофон, ещё на кассетах, я таких лет пятнадцать не видел.
— Прошу на выход, — услышал я чей-то хриплый, свистящий голос.
Часть комнат первого этажа были открытыми. Виднелись сразу несколько лестниц наверх, уличные гостиные и кухня. Из-за перегородки появился раздражённый человек с чемоданом в руках, которого подгонял мужчина лет семидесяти в инвалидном кресле:
— Быстро! Быстро!
Для солидного возраста его руки, крутящие колёса, казались слишком уж мускулистыми.
— Но я хотел ещё неделю… — лепетал гость, уворачиваясь от коляски.
— Ступай жить в санаторий, покупаешься.
— Но мой жёлчный пузырь…
— Камней нет, здоров. Не веришь — сходи на УЗИ.
— А как же фонтан? Я так и не попил целебной воды.
— С тебя травок довольно, ступай. Комнату на месяц сняли.
Я замер: неужели гостя выгоняли из-за меня? Когда человек с чемоданом скрылся за воротами, я спросил:
— А если плохой отзыв напишет?
— Не напишет, — ответил мужчина в коляске. — Сходит на УЗИ, ещё и благодарность пришлёт. Это ты, что ли, приехал?
— Ну я.
— Добро пожаловать в «Херем»! Меня зовут Илья Иосифович Аттар.
Прозвучало как одна из старых караимских фамилий, о которых я читал.
Мы направились к крыльцу. С балкона второго этажа на бронзовых цепочках свисали маленькие и большие камни с отверстиями в центре — куриные боги. Одни были серыми, гранитными, другие бежевыми, из ракушечника, все в цветных разводах — оранжевых пятнах и красных прожилках. Они напоминали апельсины, вымоченные в гранатовом соке. Вместо того чтобы думать головой, я, блин, сочинял метафоры.
— Для чего это? — спросил я.
— Талисманы. Заряжены целебной энергией.
Мы проходили мимо большого как витрина окна первого этажа. На полках за стеклом стояли прозрачные банки с птицами в формалине. Я остановился. Никогда прежде подобного не видел. Змей, морских гадов, зародышей — да, но птицы… они мало напоминали самих себя: клювы согнуты, лапки поджаты, перья набухли.
— Что, не нравится? — спросил Илья Иосифович. — Таблетки выглядят поприятнее?
— Я не буду осуждать нетрадиционную медицину, если вы об этом. Я не специалист, откуда мне знать, как правильно лечить.
— Нужно будет прописать тебе что-нибудь мерзкое. Веселья ради, — он надо мной смеялся.
Я внимательно рассматривал хозяина: седые волосы, местами, однако, сохранившие тёмный оттенок, смешную бороду с двумя зубьями (кажется, этот вид называется «французская вилка»), массивный нос, чёрные живые глаза под выступающими вперёд надбровными дугами. Лицо волевое и строгое. Он достал из кармана шайбу со снюсом и заложил пакетик за щёку. Илья Иосифович не выглядел презентабельным дедом из рекламы, зато в его внешности и движениях проступала живая, энергичная личность. Невольно задумаешься: каким бы человеком я стал, проживи мои бабушки с дедушками подольше? Как они бы на меня повлияли?
— Извините, — не удержался я, — можно узнать, сколько вам лет?
— Я всё ждал, когда спросишь. Мальчишки вроде тебя двух минут не могут утерпеть. Надеются прожить дольше. Мне недавно исполнилось сто четыре.
— Куда уж дольше!
Так коллега не преувеличивал? Мне легче было бы поверить, что Илья Иосифович прибавил себе десяток-другой лет ради большего эффекта. Иначе почему его морщины неглубоки? Почему глаза смотрят молодо? Его старил лишь голос. Не успел я решить, верить хозяину «Херема» или нет, тот меня шокировал: встал с коляски и бодро зашагал к крыльцу.
— Так вы не… вы не?
— Если б с молодости знал, что можно за собой стул возить, всегда б так делал.
Илья Иосифович провёл меня наверх — в белую комнату с деревянными балками на потолке, ореховой мебелью и оранжевым покрывалом на кровати, на котором серебристыми нитями были вышиты двенадцатиконечные звёзды и надписи на иврите. Поверх лежал букет сирени и мешочек из органзы со сладостями. Нигде, никто и никогда не готовился специально к моему приезду. Я сказал себе: это просто хороший сервис — но моё сердце всё равно расплылось, как медуза. Я был счастлив, идиот! (Простите, я всё ещё кричу в душе́.)
Мы зашли в комнату с веранды, опоясывающей второй этаж, других входов-выходов не было. Из единственного окна открывался вид на внутренний дворик с фонтаном из белого камня в центре. Обзор загораживало кривое абрикосовое дерево.
— Смотри ставни не закрывай, — предупредил хозяин, — птенцов смахнёшь.
Я взглянул левее и действительно увидел на ближайшей ветке обжитое гнездо. Это зрелище словно было создано для любопытных дворовых мальчишек. Бери и хватай попискивающих птенцов голыми руками. Конечно, я не стал бы этого делать, но мне нравилось чувство, будто мне десять и я лазаю по деревьям. Возможно, так другие люди обрели свою смелость, задор, любовь к жизни.
Хотя откуда мне знать.
Через двор что-то метнулось. Тот самый рыжий кот, что подлез под забор. Наглец подбирался к дереву.
— Сожрёт… — подумал
