Андрей Упит - Куриный взлет

Андрей Упит

КУРИНЫЙ ВЗЛЕТ

1

ВИХРЬ

Вечер накануне свадьбы.

У крыльца небольшой усадьбы Ирбьи, на круглой, посыпанной мелким гравием площадке, подвыпивший конюх с трудом удерживает сытых, лоснящихся вороных коней. Вороные бьют копытами, грызут удила, встряхивают гривами, так что в падающем из окна свете ярко поблескивают позолоченные бляхи оголовья. Конюх успокаивает лошадей, намотав вожжи на руку, откидывается назад и стоит, поглядывая по очереди на все восемь ярко освещенных окон, расположенных по обе стороны крыльца.

На крыльцо выходят владелец усадьбы Ирбьи Мейер и его будущий зять, аптекарь Зоммер. Несмотря на изрядную полноту, Мейер с юношеской ловкостью вскакивает на козлы и вырывает у конюха вожжи. Парень поспешно отскакивает прямо на газон, засеянный сочной зеленой травой и мелкими синими цветочками и огороженный колючей проволокой, оплетенной широколистым вьюнком. В другой раз Мейер не простил бы парню такую неловкость, но теперь он только смотрит на него и от души хохочет.

Зоммер — он тоже под хмельком — старается влезть на козлы к Мейеру, но тот со смехом отталкивает его ногой.

— Куда ты — еще свалишься… Полезай в тарантас да держись крепче. Сегодня мне хочется прокатиться…

Бормоча что-то невнятное, Зоммер лезет в тарантас.

На крыльце появляются госпожа Мейер и ее дочь Элла.

— Карлис! — взволнованно восклицает госпожа Мейер. — Что вы собираетесь делать?

— Проехаться… прокатиться… — смеется Мейер. — Да так, чтобы ветер в ушах свистел. Но-о!

Зоммер, привольно развалившись на мягком сиденье тарантаса, с кривой пьяной усмешкой оборачивается к невесте. Но она не смотрит в его сторону. Лошади вдруг шарахаются. Мейер умело сдерживает их и хлещет кожаными вожжами по мокрым спинам. Они испуганно приседают.

Элла спускается на нижнюю ступеньку.

— Право, это безумие, — вяло говорит она. — Арнольд, вы с папой в таком состоянии… Темно, дороги не видно — долго ли до беды…

— Не бойся, душенька! — Зоммер подмигивает Элле. — До завтрашней ночи я не умру, будь уверена…

— Оставь эту затею, Карлис, — озабоченно говорит госпожа Мейер. — Ведь темно, да и лошадей нужно поберечь к завтрашнему.

Мейер на мгновение трезвеет и с подчеркнутой учтивостью отвечает жене:

— Не тревожься. До лесничества и обратно три-четыре версты, лошади и не почувствуют.

Он снова хлещет вороных и так натягивает вожжи, что лошади с хрустом закусывают удила. Потом он немного отпускает их. Вороные вихрем срываются с места.

— До свидания, милочка, жди меня! — успевает еще крикнуть Зоммер и, сорвав с головы шляпу, начинает махать ею, но непослушные пальцы не могут сопротивляться встречному ветру, — шляпа вырывается у него из рук и кувырком катится обратно к самому крыльцу.

Госпожа Мейер, подавшись вперед и затаив дыхание, смотрит, как тарантас с быстротой ветра приближается к четырехгранным кирпичным столбам ворот. Еще мгновение — и он исчезнет в сумраке кленовой аллеи. Госпожа Мейер выпрямляется, тяжело вздыхает, подбирает шляпу будущего зятя, стряхивает с нее пыль. С тревогой смотрит на Эллу.

— А ты, доченька… — начинает она и умолкает. — А ты, Элла… не удивляйся этому: все мужчины таковы — исключений нет. Когда подвыпьют, часто сами себя не помнят… — Она снова искоса посматривает на Эллу, но на лице дочери уже нет той упрямой иронической улыбки, которая часто доводит госпожу Мейер до слез, до истерики. Элла стоит в тени, наклонив голову, бессильно опустив руки, вся ее фигура выражает усталость.

— Элла, — шепчет ей мать, идя в дом, — ты не подавай вида перед гостями. Эти сплетницы еще могут нас скомпрометировать.

У дверей она останавливается, придает своему лицу обычное, слащаво-приветливое выражение и только после этого отворяет дверь.

В комнате сидят три гостьи. Жена управляющего имением и жена лесничего — такие же упитанные, с такими же одутловатыми щеками и жирными подбородками, как у госпожи Мейер. Третья гостья отличается от них худобой, изможденным лицом, длинным горбатым носом. Отличается она и тем, что ее величают не сударыней, а просто мадам.

При появлении госпожи Мейер и ее дочери гостьи тоже стараются состроить приветливые физиономии, чтобы хозяйка не догадалась, как они судачили насчет неотесанного хозяина усадьбы и его пьяницы-зятя.

Госпожа Мейер и Элла садятся. Гостьи придвигаются к ним. Их улыбки, взгляды, каждое движение как будто говорят: мы благовоспитанные, образованные, интеллигентные дамы, и, право же, ничего дурного, предосудительного здесь не заметили. Мы не заметили, как хозяин со своим зятем напились допьяна, мы не слыхали ни одного циничного выражения, ни одного грубого намека, которыми они не стыдились обмениваться даже в присутствии дам… Госпожа Мейер тоже улыбается. Улыбка ее говорит: вы и сами прекрасно знаете, что вы всего лишь глупые невоспитанные выскочки, что я оказываю вам великую честь, принимая вас в своем доме. Но этого я не выскажу, ни один мускул лица не выдаст моих мыслей о том, что вы скучны, надоедливы и целый день мешаете нам готовиться к завтрашнему торжеству.

Одна Элла не принимает участия в этой своеобразной мимической игре. Она сидит, бессильно уронив руки на колени, откинув голову на мягкую спинку кресла, полузакрыв глаза. Свободное белое платье, бледное лицо с классическими строгими чертами, с темными дугами бровей над полузакрытыми глазами, и обрамляющими его густыми каштановыми волосами — все в ней напоминает только что распустившуюся белую астру среди тронутых морозом георгин.

— Деточка, ты простудишься… — говорит госпожа Мейер. В ее голосе звенит неподдельно нежная, трогательная нотка. Поднявшись с кресла, она старательно затворяет дверь.

Элла чуть приподнимает веки, кидает из-под длинных ресниц быстрый взгляд. В это мгновение глаза ее напоминают глубокий источник, в который упал луч полуденного солнца. Но говорить ей не хочется. Она так устала. Она чувствует, что устала не столько физически, сколько морально. Душа ее дремлет, как утомленная птичка, бессильно опустившая крылья…

— Нам уже пора по домам… — улыбается жена лесничего и делает вид, что хочет встать.

— Да, пора, — присоединяется к ней жена управляющего.

— Кхе-кхе, — покашливает третья, улыбается и ерзает в кресле.

— Нет, сударыня, прошу вас!.. — восклицает госпожа Мейер, причем и лицо ее и вся фигура выражают решительный протест. — Мы еще будем пить чай, да и потом… надо подождать, пока вернутся мужчины — на этих же лошадях вас и отвезут… Мужчины… они поехали… вернее, я их послала в лесничество…

Госпожа Мейер улыбается жене лесничего, а жена лесничего улыбается в ответ госпоже Мейер, — они как бы ласкают друг друга улыбками, они кивают друг другу. В такт им кивают и остальные гостьи.

— Ну, если вы так настаиваете… — говорит жена управляющего, — мы посидим еще минуточку, одну только минуточку. Но вы, госпожа Мейер, не извольте беспокоиться — у вас ведь еще столько хлопот перед свадьбой. Мы и одни посидим. Не беспокойтесь…

— Ах, сударыня, что вы! — Госпожа Мейер машет руками и сама чувствует, сколь естественно и искренне это у нее получается. — Ну помилуйте, какое же тут беспокойство, да боже сохрани… Такие дорогие и редкие гости!.. Да и какие у нас могут быть нынче хлопоты — все уже сделано, все готово. Вот на прошлой неделе… всю неделю… ах! — Госпожа Мейер делает неопределенный жест рукой, означающий нечто огромное и тяжелое.

— Ах… Ах! — сочувственно глядя на нее, вздыхают гостьи. — Как не понять. Ведь это не то, что у каких-нибудь мужиков: заколют пару поросят, напекут лепешек из пуда пшеничной муки, сварят бочку пива — вот вам и свадьба. Ха-ха-ха!

Сравнение завтрашнего торжества с крестьянской свадьбой кажется дамам настолько комичным, что все четверо некоторое время от души хохочут, — понятно, не слишком громко и не забывая прикрыть рот рукой.

— Ну, конечно… — говорит сухопарая дама, закатив глаза. — Мы обязаны считаться с культурными запросами… Это относится и к свадьбе. Но разрешите мне заметить: господина барона, по-моему, не следовало бы приглашать.

Госпожа Мейер широко открывает глаза.

— Но, милая, почему же не стоит приглашать господина барона?

— Да хотя бы потому, что он не принадлежит к нашему кругу. Он из другого круга… Из высшего круга. К тому же он всегда чуждался нашего общества. Он такой гордец…

Госпожа Мейер с достоинством качает головой.

— Не знаю, как с другими, а с нами он всегда очень мил. А Элле он почти что крестный. Ведь не станете же вы отрицать, что присутствие господина барона придаст свадьбе особую торжественность.

— Но эта торжественность произведет на остальных гостей невыгодное впечатление. Все они так или иначе зависят от господина барона.