Стивен Кинг - Исход (Том 1)

— Они направляются в Колорадо, — сказала она.

— Да, думаю, именно туда.

— Снилась… снилась ли она Дайане или Сьюзен?

— Обеим. А прошлой ночью Сьюзен снились кресты. Точно так же, как и мне.

— С этой старенькой негритянкой теперь уже много людей.

Стью согласно кивнул.

— Двадцать, а может, и больше. Знаешь, каждый день мы проходим мимо многих оставшихся в живых людей. Они прячутся и ждут, когда мы проедем. Они боятся нас, но она… я думаю, они придут к ней. Всему свое время.

— Или к тому, другому, — сказала Франни.

Стью кивнул.

— Да, или к нему. Франни, почему ты перестала принимать веронал?

Вздохнув, Франни подумала, стоит ли говорить ему. Она хотела этого, но боялась возможной негативной реакции с его стороны.

— Невозможно предсказать, что может сделать женщина, — наконец уклончиво ответила она.

— Конечно, — согласился Стью — Но все-таки существует некий способ выяснить, о чем же она думает.

— Что… — начала было она, но он закрыл ей рот поцелуем.

В сгущающихся сумерках они лежали в высокой траве. Кричащий красный цвет уступил место более прохладному лиловому, пока они предавались любви, и теперь Франни видела, как сияют звезды, прорываясь сквозь еще не рассеявшиеся облака. Завтра будет отличная погода для езды. В любом случае они смогут пересечь большую часть территории Индианы.

Стью лениво хлопнул комара, присевшего ему на грудь. Сорочка его висела рядом на кусте. Франни только расстегнула свою блузку, но не сняла. Ее грудь приподнимала ткань, и она подумала: «Я становлюсь больше, сейчас еще не намного, но это заметно… по крайней мере, для меня».

— Я так долго хотел тебя, — смотря прямо на нее, сказал Стью. — Думаю, ты знала это.

— Я хотела избежать неприятностей с Гарольдом, — ответила Франни. — И есть нечто еще, что…

— С Гарольдом очень трудно, — согласился Стью, — но где-то внутри него зарождается отличный мужчина, если только он будет немного выносливее. Тебе ведь он нравится?

— Это неправильное слово. В английском языке еще нет слова, которым можно было бы определить мои чувства к Гарольду.

— А что ты чувствуешь ко мне? — спросил он.

Она взглянула на него и поняла, что не может прямо теперь сказать, что любит его, хотя ей очень хотелось.

— Нет, — сказал он, как будто она возражала ему. — Просто я хочу, чтобы все было четко и ясно. Мне кажется, тебе бы не хотелось, чтобы Гарольд узнал обо всем этом прямо сейчас, ведь так?

— Так, — с благодарностью ответила она.

— Все правильно. Если мы будем вести себя осторожно, то все уладится само собой. Я видел, как он смотрит на Пэтти. Она приблизительно его возраста.

— Не знаю…

— Ты испытываешь к нему чувство благодарности, так?

— Думаю, да. В Оганквите нас осталось только двое и…

— Это было чистое совпадение, и ничего больше, Франни. Ты ведь не хочешь приносить себя в жертву только за то, что было чистой случайностью.

— Правильно.

— Кажется, я люблю тебя, — сказал Стью. — И мне не так-то легко признаться в этом.

— Кажется, я тоже люблю тебя. Но есть нечто еще…

— Я знаю это.

— Ты спросил меня, почему я перестала принимать таблетки. — Франни стала поправлять блузку, не осмеливаясь посмотреть ему в глаза. Губы у нее неестественно пересохли. — Я считала, что они могут повредить ребенку, — наконец прошептала она.

— Повредить. — Он замолчал. Затем схватил ее и повернул лицом к себе. — Ты беременна?

Она кивнула.

— И ты никому не говорила?

— Нет.

— Гарольд. Гарольд знает?

— Никто, кроме тебя.

— Боже милостивый, — сказал он. Он так сосредоточенно всматривался в ее лицо, что это испугало Франни. Она представляла себе два возможных варианта: он оставит ее немедленно (как, без сомнения поступил бы Джесс, узнав, что она носит под сердцем ребенка от другого мужчины) либо обнимет ее, скажет, что она может не переживать, что он обо всем позаботится сам. Она никак не ожидала этого испытующего, внимательного взгляда, и она вспомнила тот вечер, когда призналась во всем своему отцу. Его взгляд очень напоминал вот этот пристальный взгляд Стью. Франни жалела, что не рассказала Стью о своем положении до того, как они занялись любовью. Возможно, тогда они вообще не стали бы любить друг друга, но тогда, по крайней мере, он не испытывал бы того чувства, что его как-то использовали, и что она… как там говорится, испорченный товар. Думал ли он об этом? Она не могла ничего сказать определенно.

— Стью? — испуганно окликнула его Франни.

— Ты никому не сказала, — повторил он.

— Я не знаю почему. — Слезы подбирались к горлу.

— Когда это должно произойти?

— В январе, — сказала она, и слезы прорвались наружу.

Он прижал ее к себе, как бы давая понять, что все хорошо, что не надо никаких слов. Он не сказал ей, что не надо беспокоиться или что он позаботится обо всем сам, но он снова занялся с ней любовью, и Франни подумала, что никогда еще не была так счастлива.

Никто из них не заметил Гарольда, такого же призрачного и тихого, как и темный человек, стоящего в кустах и наблюдающего за ними. Никто из них не видел, как скосились его глаза, превратившись в маленькие злые треугольники, когда Франни вскрикнула от удовольствия, ощущая, как оргазм пронизывает каждую клеточку ее тела.

Когда они, наконец, оторвались друг от друга, была уже полнейшая темень.

Гарольд, так же молча, исчез.

Из дневника Франни Голдсмит

1 августа 1990 г.

Ничего не писала вчера, была слишком взволнованна, слишком счастлива. Стью и я — вместе.

Он согласен, что мне как можно дольше следует хранить секрет об Одиноком Страннике в надежде, что мы все-таки где-нибудь обоснуемся. Если это будет Колорадо, я не имею ничего против. Судя по моему сегодняшнему настроению, меня устроит даже лунный кратер. Я напоминаю восторженную школьницу? Что ж, если леди не может выглядеть чувствительной школьницей в своем собственном дневнике, то где же она может так выглядеть?

Но я должна сказать кое-что еще, прежде чем оставлю тему об Одиноком Страннике. Это имеет отношение к моему «материнскому инстинкту». Существует ли подобное? Я думаю, что да. Возможно, в этом виноваты гормоны. Уже несколько недель я не чувствую себя прежней, но сейчас очень трудно отделить изменения, вызванные моей беременностью, от изменений, вызванных этим ужасным несчастьем, охватившим весь мир. Да, действительно СУЩЕСТВУЕТ определенное чувство ревности (ревность — не совсем точное слово, но сегодня я, кажется, не смогу подобрать более точное), ощущение, что ты подошел немного ближе к центру Вселенной, и это нечто должно защитить твое положение здесь. Вот почему веронал кажется большим риском, чем ночные кошмары, хотя умом я понимаю, что веронал вовсе не повредит ребенку. И мне кажется, что чувство ревности — это также часть любви, которую я чувствую к Стью Редмену. Я чувствую, что люблю, точно так же, как и ем, — за двоих.