Иван Катавасов - Ярмо Господне

«…Не зови меня Парашей, в душу мать его некромансера, разэтак через плечо в срамные дыры!.. прах его побери!.. Только дай ему волю, он кого хошь, шаром покати, сожрет за здорово живешь. Глазом моргнуть не успеешь… Бабу-дуру Марго, должно быть, в первую голову…

Предупреждали же нечестивцев. Знамения им не впрок, неймется канальям…»

В то же время некромант и его сообщница нисколько не раздумали вопрошать соединенные в нечестивом обряде души умерших, наверное, забытые Богом и людьми впредь до Страшного суда над верующими и неверующими. Помыслы и умыслы подельников являлись вне всяких сомнений своекорыстными, сугубо требуя скорого тварного и товарного овеществления.

Мадам Марго весьма нетерпеливо занимали летне-осенние цены на сырую нефть в связи с фьючерсными биржевыми контрактами. Пусть и отдавала она дань кое-какому недоверчивому агностицизму:

«Смогут ли конкретную экономическую конъюнктуру достоверно предсказать рабоче-крестьянские красноармейские кости? Мать их… до дыр гребсти…

Леша заверяет, как если б наша мантика верняк удастся тип-топ, на все сто. Дескать, костякам оно едино — экономика или политика. Им будущее, как есть по барабану. Что будет, то и сбудется…»

Кроме того, мадам Есилевич подумывала задать наличный вопрос о том, стоит ли ей вернуться в Израиль и там заняться политикой. «Если с мантикой тут в… стебаной Белорашке обломалась».

Свои политические и дипломатические способности кого бы, где бы там ни было заставлять на себя работать она не подвергала маломальским сомнениям. «Гадалок и гадателей под контролем на мой век хватит…»

Желания некроманта Алексея были не столь честолюбивы. Ему всего-то навсего хотелось загодя точно знать перечень обладателей футбольных еврокубков на три года вперед.

Судьбу доктора Марго Есилевич он уже несомненно предрешил. Для того и готовился сотворить хищную костяную сферу, питающуюся горячей льющейся кровью и трепещущей плотью.

«Сама, дура, жирный бабский зад подставляет. Хорошо, когда жертвоприносимые телеса рукой подать… Наезжай катком на жабу…

Местность надо бы затемнить предварительно…»

К трем часам темной пополуночи некромант Алексей Незгода приступил к своему грязному обряду и мерзостному чародейству. Согнувшись в три погибели в дощатом домике-конуре на детской площадке, он укромно разметил на земляном полу тщательно вымеренную пентаграмму. А на ее концах в металлических трубках незаметно затеплил пять тонких черных свечей, изготовленных из человечьего сала, смешанного с благовониями.

Только-только колдун, негромко кряхтя, на карачках выполз из домика, и тут же незримый меч без предупреждения, без единого звука, бескровно снес его голову с плеч. Безголовый кадавр, словно бы он невзначай обронил головной убор, подобрал глухо свалившуюся наземь башку, сунул ее под мышку, поднялся с колен и нетвердыми шагами потащился к лавочке в кустах сирени, где угнездилась Маргарита Есилевич.

До последнего этого момента в кромешной темноте ей не видать, имеется ли у некроманта Леши голова, и в каком месте она нынче приставлена к телу. Горящий взгляд, злобно и бессильно зыркнувший откуда-то сбоку, наперекор человеческой анатомии, заставил ее пару мгновений недоумевать, прежде чем ей самой пришлось мешкотно искать в потемках уже свою голову, насухо, без малейшей боли отделенную от тела.

Нашла, словно огорошено взяла ее в руки.

Иных телесных ощущений, кроме ясного ночного зрения, теургический меч Регул и рыцарь-зелот Филипп осужденным на неминуемую орденскую казнь не оставили. Такая кара должна быть наиболее осознанна и страшна тем, кто духовно и душевно приговорен к замедленному превращению в прах, тлен и персть.

Оба живых упокойника согласно отряхнули на землю остатки выпавших волос, поплотнее прижали к сердцу эту округлую гладкую ношу. И два обезглавленных тела, совершенно лишенные собственной воли, но еще не окончательно распростившиеся с жизнью и огорошенным рассудком, медленно повлеклись к детской песочнице. На ее бортик управляемые кадавры дисциплинировано установили их нынешние вместилища мыслей и чувств. И сами покорно, покойно встали прямо у себя перед глазами для лучшего обзора финального биографического акта обоих предсказателей чего угодно, но только не своей нежданной участи в завершающие минуты жизненного земного пути…

Молча выждав теургическую цезурную паузу, рыцарь-зелот Филипп перешел к следующей фазе непреложного ритуала неотвратимого повального развоплощения.

«Трепещите и зрите, нечестивцы, зеницами очей дрожащих. Ибо не суть вашим тварным телам и разумным душам покоиться с миром. Зане благовестный меч Господень привнесен в мир, дабы истреблять скверну бездуховную…»

Внезапно, врасплох, в абсолютной тишине, в полном безмолвии одно за другим крестовые сечения знамениями возникли на двух телах. Встопорщились лохмотья одежды. Вспухла мгновенно загустевшей черной кровью разрубленная человеческая плоть.

Развоплощение началось и длилось постепенно, неостановимо, неизбежно… Неминуемо распространялось оно сверху вниз от рассеченных ключиц и грудных мышц к голеням и ступням.

Какие бы то ни было наличные телесные жидкости невидимо испарялись. Меж тем клочья одежды, волосы, ногти, кожные покровы, мышцы, сухожилия, хрящи, кости воочию исподволь распадались, всухую исчезали, истлевали, повально рассыпались, обращаясь в тончайший невесомый прах.

Понемногу внешнее и внутреннее тление достигло поясницы каждого тела, затронуло пах, спустилось к бедрам. Вот от двух тел остаются лишь ноги до колен, затем лодыжки… ступни…

В последнюю очередь наглядно превратились в труху, в прах, ушли в необратимый распыл черные женские туфли на высоких копытообразных каблуках и пара растоптанных мужских коричневых полуботинок с блестящими металлическим пряжками, рассыпавшимися мельчайшей красноватой ржавчиной.

Покончив с безголовыми, безвольными телесами, неумолимый беспощадный экзекутор обратился к черепам.

К тому времени обе безгласные головы, мужская и женская, удивительно усохли до младенческих размеров. Лишь большие глаза взрослых, вполне все осознающих людей, до самого конца в немой муке и несказанном ужасе взирали на обращение в распад, в небытие всего того, что совсем недавно жило, здравствовало, пребывало в человеческом облике и подобии.

Двумя незримыми сокрушительными ударами гарды меча оба черепа инквизитор молниеносно расколол. Будто горшки из хорошо обожженной глины, они вмиг распались на множество мелких серовато-белых осколков. Среди них затерялись быстро потускневшие студенистые глазные яблоки, еще раньше начавшие иссыхать, испаряться, истлевать…