Вадим Назаров - Круги на воде

Электричку тряхнуло. Марина подняла с лавки рюкзак, поставила его на колени и, не вынимая, принялась рассматривать предмет. С внешней стороны стекла выглядели абсолютно гладкими, но внутренняя поверхность – исписана нехорошими значками. Против зрачков помещались алмазные призмы, вокруг них плавали отражения глаз пользователей. Глаза были похожи на лепестки, а призмы – на пестики. Марина без труда отыскала свою яркую пару в этом цветке. Массивная оправа была из незнакомого маслянистого металла.

Она закопала очки поглубже в рюкзак и осторожно оглядывалась, пока электричка, стеная и гремя, вкатывалась в город. Марина решила искать брата по всем известным ей адресам, начиная с самого дальнего. На привокзальной площади она села в маршрутное такси и отправилась на поиски.

Она смотрела в окно на унылые спальные районы и думала, что в этих противных Богу краях не осталось ни одного неоскверненного камня, ни одного незагаженного отработанным маслом ручья. Как же эти сотни тысяч людей привлекают в свои вертикальные деревни Ангелов?

Многоквартирные дома представлялись ей деревнями, поставленными на попа. Если положить их на бочок – получается поселок.

Должно быть, женщины сшивают по ночам огромный ковер из красных одеял и стелят его на залитых смолой крышах, чтобы Ангелам не было больно ходить по нечистой земле. Утром ковер распарывают, – думала Марина, – и прячут лоскуты по ящикам в диванах.

В эти места Город загнал ее впервые. Разве можно, – шептала Марина, – назвать эти бетонные пирамиды тем же именем, что и вид на левый берег с крепостной стены? Даже река под мостом Володарского пусть называется по-прежнему, Леной, и течет не в мои края, а куда ей положено – в море Лаптевых. Город на Лене, отделись от города на Неве.

Проклятие, слетевшее с ее губ, подействовало. Маршрутка чихнула и сломалась. Марина оказалась на пустыре, где смуглые мужчины перетаскивали из одной грузовой машины в другую ящики с гнилыми яблоками. Один из них выкрикнул что-то гортанное, и все засмеялись. Марина поняла, что не найдет брата здесь и вся затея была напрасной. Надо искать там, – решила она, – где обитают Ангелы.

Уехать с пустыря было решительно не на чем. Марина пошла пешком, делая вид, что просто гуляет, и зашла в первый попавшийся магазин.

Попался зоологический, и, войдя в торговый зал, Марина оказалась внутри Каиновой фотографии: всюду висели какие-то мертвые головы, чучела, муляжи, рога, сушеные лапы. Живыми продавались только хомячки и рыбки. Ей даже понравилась одна из них – довольно крупная, черная в золотую крапинку, с желтыми стрелами на плавниках.

Как называется? – спросила Марина у сонного продавца.

Рыба-ангел.

Марина закашлялась. Она вдруг представила себе: в желтых кубах из полированной серы печальные Ангелы, их крылья побиты молью и перьевым клещем, Ангелы чертят пальцами на песке какие-то планы, отворачиваются от покупателей и глядят на фальшивый райский пейзаж, намалеванный на заднике.

Можно вызвать от вас такси? – хрипло сказала Марина. – Я заплачу.

Пожалуйста, – сказал человек, – платите.

Ожидание растянулось на четыре сигареты. Наконец, машина приехала и увезла Марину в центр.

Она сошла на Биржевом мосту, и три Ангела приступили к ней: Золотой, Александровский и Екатерининский, лишенный Креста и оттого всегда мрачный. Это моя земля – думала Марина – здесь и камни полевые за нас, как было сказано.

Однако, от греха подальше, решила домой не заходить, но вернуться в Осиновец. До вокзала шла пешком, все время вдоль рек, поперек канавок, вокруг не смотрела, напевала под нос и в самом конце пути увидела брата. Он был бледен, стоял, прижавшись спиной к стене у входа в метро. Одна рука его была сжата в кулак, другая – расслаблена. Вокруг правого уха, словно пчелы, кружились огнистые слова и по одному, как в улей, залетали в ухо.

Марина поняла, что брат не один, и не стала его тревожить. Просто постояла, помахала рукой, обволокла взглядом, и единственное, чему дала волю – обонянию. Сквозь городскую вонь поймала суровую нитку его травяного запаха и, держась за нее, как за отцовскую руку, ушла.

Она очень хотела есть и нескромно поглядывала на шаверму.

9. Путь Волги

Волчица спустилась к ручью и смотрела, как разжиревшие за лето гуси устало черпают крыльями из колодца ветра. Она наклонила голову, чтобы напиться, когда внутри у нее лопнула басовая струна. Одна острая спираль вонзилась в мозг, а вторая в матку, где барахтались похожие на жаб волчата.

Волга вздрогнула всем телом и поняла, что Улисса больше нет. Она коротко тявкнула и принялась лакать вместо воды песок.

В зарослях кипрея ворчал Неман-енот, в ручье созрел урожай рыбьей молоди, и гибкая щука собирала его на отмели. В тяжелом вечернем Солнце отражались реки Преисподней.

Малый ручей, – подумала Волга, – не уходит далеко от матери. Она пошла вниз по течению в поисках взрослой реки, на берегу которой Гер-праотец пророчествовал, что род его не пресечется. Волга миновала излучину и увидала раненого Улисса.

Его жилы и кишки переплетались, как водоросли, качались в ручье в ритме несовместимом с жизнью, но жизнь его еще не покинула. Волга узнала мужа, но знакомое тело противно пахло едой и кровью, и она гнушалась подойти к нему.

Солнце село, но волчица решила идти всю ночь. Если река движется теперь от коренных зубов к молочным, – думала Волга, – то и моя смерть в этот час скулит от голода, а если все осталось как раньше, то на свете должен быть еще один волк.

Никто не вылизал ей морду на ночь, не рассказал, как быстро плодятся стада и зреют травы на пастбищах. Без ласки кровь беременной стала горькой и отравила волчат.

Они вышли из матери, когда та стояла на высоком речном утесе и никак не могла припомнить, куда раньше текла река. Волга даже не пискнула. Просто подумала горько: все меня бросили, ему стало скучно дорогой, и он позвал детей, чтобы было кого баловать.

Волга вдохнула ветер, разложила его на отдельные запахи и пошла на дымок к дому известного ей Ангела по имени Иафет. Но когда увидела – не узнала его.

Иафет построил свой дом из рыбьих шкур в воде. Он сам, его жена и дети дышали через бамбуковые трубки, а очаг их стоял на дне, на плоском камне. Кожа Иафета стала белой и рыхлой, как туман, и вместо когтей на пальцах выросла чешуя.

Средний сын Ноя хотя и молился на радугу, не верил, что в будущем веке вода не вернется, и готовился к ней. Младший брат его, Хам, смеялся над Иафетом и пускал ветра в дыхательные трубки. Он знал, что следующий Потоп будет огненным, и от этого знания лицо его сделалось как уголь.