Сергей Дубянский - Фантом

Дима отвлекся от воспоминаний и запустив руку на очередную полку, извлек старый брегет с массивной цепью. Никаких дарственных надписей – просто часы; просто безликий фрагмент давно прошедшего времени. Он положил брегет рядом с монетами.

В коробочках, до которых он не добрался в детстве, оказались ордена и медали – так много, что когда Дима выложил их, то они заняли почти половину стола. …Блин, это ж сколько надо пролить крови, своей и чужой, чтоб заслужить право носить на груди эти килограммы тускло блестящего металла?..

Рядом лежало несколько пар золотых погон с большими заездами. …Выходит, дед был генералом?!.. – искренне удивился Дима, – но в советское время такими людьми гордились! Блин, почему ж мне не рассказали ничего, когда я вступал в пионеры? Или чувствовали, что тогда мне это было неинтересно? Тогда неинтересно, а теперь поздно…

В углу, стопкой лежали картонные папки, в которых оказались штабные карты. Он расстелил одну из них поверх орденов и склонился, вглядываясь в красные и синие стрелы с номерами дивизий и полков; постарался представить миллионы человеческих судеб, скрытых за ними. …Где ж это происходило?.. Нашел самый большой город, обозначенный стайкой черных прямоугольников. Это место было совсем затерто, но все же он сумел прочитать – «Сталинград».

Дима не стал разворачивать остальные карты – исследованиями он займется позже, а сейчас, как истинный археолог, он должен до конца раскопать «гробницу». Сдвинул стопку в сторону и обнаружил одинаковые коробки, гораздо большие, чем орденские; поднял верхнюю и чуть не выронил – такой она оказалась тяжелой. Открыв ее, увидел ровные ряды патронов. Тусклые, кое-где покрытые зелеными пятнами, они словно появились из другого мира. Странные это были патроны: не винтовочные, с торчащими вверх острыми пулями, и не пузатые пистолетные коротышки, а совсем ровные, с утопленными в гильзу тупоносыми пулями. Дима достал следующую коробку, потом следующую – везде патроны! Прикинул, что их не меньше трех сотен, а раз есть патроны…

Он начал азартно вытаскивать содержимое шкафа и наконец из самой глубины извлек нечто, завернутое в грубую серую тряпку – даже на ощупь Дима понял, что, вот она, та самая Страшная Тайна! Он знал этот предмет по фильмам про революцию – длинный ствол; барабан; деревянная обкладка рукояти, потемневшая от пота и времени. Наган! Настоящий! Какими размахивали матросы, штурмовавшие Зимний! Дима повернул его на другую сторону – рядом с номером, каллиграфическим почерком было выгравировано: «Красному командиру Кривцову В.П., стойкому защитнику революции. Ф. Э. Дзержинский. 1919 год».

– С ума сойти, – благоговейно выдохнул Дима, и прицелившись в темный угол, плавно нажал на спуск. Раздался щелчок, и барабан послушно повернулся в новую позицию. Дима сам не понял, как вставил патрон. Долго смотрел на круглый потускневший капсюль, но, словно очнувшись, вытряхнул патрон обратно в ладонь – слишком велико казалось искушение. …Как же правильно меня выпорол! – подумал Дима, – слова б тут, точно, не помогли – я б все равно добрался до него, зарядил и притащил в школу – о, всем было б некогда!..

Он положил оружие на стол; потом снова взял, не желая расставаться, и так и держал его, другой рукой продолжая извлекать блестящие пуговицы, аксельбанты с золотыми кистями, танковый шлем и множество всякой военной атрибутики, но все это ни шло ни в какое сравнение с наганом. Дима чувствовал тяжесть металла и переполнялся невиданной доселе уверенностью.

Когда очередная полка опустела, Дима наконец расстался с револьвером и закурил, подойдя к разбитому окну. На бабкин труп он уже не обращал внимания – он привык к его присутствию, как к предмету обстановки. …Значит, дед – герой еще гражданской войны… – Дима мечтательно выпустил струйку дыма, – а, может, он и революцию делал? И там познакомился с бабкой!.. Хотя, скорее всего, они ж были по разные стороны баррикад… Как он сейчас жалел, что спросить об этом уже не у кого!.. Выбросил окурок и снова вернулся к шкафу.

Когда он складывал на место папки, из одной выпала стопка листков. Читать оказалось трудно, потому что карандаш почти стерся, а сами буквы были мелкими и корявыми. Дима попытался найти начало заметок, но не смог – только отрывки, то ли дневника, то ли биографии.

«…1915 год. Ратник второго разряда. Экспедиционный корпус в…(куда, Дима не смог разобрать). 1916 год. Зачислен в 278 пехотный полк. В декабре отправлен в школу прапорщиков. 1917 год. Выборный командир роты 278 полка. Член революционного комитета. 1918 год. Отбыл в Астрахань… (на этом листок заканчивался, а следующий относился уже к другому времени) …1939 год. Город Галич. Поход в Зап. Украину…» Дальше совсем не разборчиво. Что-то, типа «…солдат пехоты 600 человек… учреждения, семьи даже жена Бельшитского – посланника в Польше… седой старикан – бывший командир 79 рязанского полка царской армии… колонна разоружена и передана 5 Кавдивизии…»

Дима не понял, чья это колонна, куда и зачем она направлялась, поэтому отложил листок и взял следующий, написанный чернилами, и поэтому читавшийся довольно хорошо «…Что нужно предусмотреть в 1963 году? Исправить водосточные трубы. Покрасить рамы. Очистить сад. Повесить портрет Владимира Ильича над книжным шкафом. Приобрести портреты маршалов. Закопать гнилые фрукты и овощи…»

Дима знал эти водосточные трубы и помнил портрет Ленина над шкафом. Это уже была практически его жизнь.

Оставалась одна не разобранная полка. Он сдвинул, закрывавшую ее тряпку и увидел два фотоальбома. Подумал, что это, наверное, поинтереснее дневников.

Открыв верхний, он с трудом разглядел на совершенно выцветшем снимке девочку, восседавшую верхом на осле. На соседнем снимке та же девочка стояла, держа за руку молодого красивого мужчину с элегантной бородкой; на заднем плане просматривались минареты и какой-то восточный дворец. Дима осторожно вынул фотографию и прочитал на обороте тусклую надпись: «Я и папа. Персия. Тегеран. 1912 год».

…Блин, почему я не знаю ничего этого!.. – растеряно подумал он. «Персидские мотивы» оказались датированы и тринадцатым, и даже четырнадцатым годом. Дима вглядывался в лицо своего прадеда, – узнать бы, кем он был в той Персии…

Временной отрезок, связанный с революцией, отсутствовал, и продолжение следовало, начиная с середины двадцатых. Девочка превратилась в девушку; а еще везде присутствовали какие-то военные – на природе, в городе, на параде, в квартире. …А ты была не промах, – Дима, перевел взгляд в угол, сравнивая их – живую и мертвую.