Александр Мазин - Костер для инквизитора

– Надеюсь, завтра вечером у тебя дел нет? – поинтересовался Зимородинский, устраиваясь в кресле.

– А что?

– Завтра я устраиваю маленький турнир. Среди свои хлопцев. Пожюришь?

– С удовольствием. А кто еще?

Ласковин хорошо знал Славу – тот всегда обставлял внутришкольные соревнования так, словно это международный турнир, и жюри набирал соответствующее.

– Стужин, Шиляй, Саэтдинов. Кимоно возьми.

– Понял.

Наташа вкатила сервировочный столик.

– Потрясающе! – восхитился Зимородинский.– Это едят? Или разрешено только любоваться?

Наташа улыбнулась.

– И еще три ма-аленькие стопочки,– попросил Слава, поднял принесенную бутылку с «червяком», шлепнул по донышку. Пробка выскользнула точно на три сантиметра. Ласковин уже не раз видел подобные Славины фокусы. Наташа – нет. И оценила. С соответствующей гримаской.

– А то ж! – важно изрек Слава, вытянул пробку и расплескал по стопочкам золотистое содержимое.

– Это что ж ты туда насовал? – спросил Ласковин, понюхав.– Можжевельник?

– Ты слов таких не знаешь,– усмехнулся Зимородинский.– За самую очаровательную девушку в Питере, то есть за тебя, Наташенька!

– Ого! – произнес Андрей, проглотив и оценив движение в организме.– Просто женьшень!

Зимородинский пожал плечами, изобразил смущение:

– И это, Наташенька, мой лучший ученик. Ни фантазии, ни полета мысли.

Глава десятая

«В Зазеркалии нынче вечер.Пух дыханья, садясь на плечи,Согревает, клоня ко сну.Воздух легок, но вдох обманчив.Несмешной разноглазый мальчикОхраняет свою страну.

Все дневные шальные тропкиКоролевства-На-Дне-КоробкиЗаплетает в один пучок.А потом, как букет ромашек,Их кладет в боковой кармашек,И на пуговку. И молчок.

В Зазеркалии нынче тихо.Королевич страдает тиком.Беспокоить его нельзя.Топтунам, болтунам, царапкамРты заклеить и спутать лапки —Пусть-ка попусту не бузят!В Зазеркалии нынче восемьДней недели. Из абрикосинКоролевичу строят дом.В этом доме не слышно эха,А на крыше его – прореха,Нареченная четвергом.

А за речкой пасутся кониИ стоит деревянный воин:Он приветствует поездаИ салют его безупречен.

В Зазеркалии нынче вечер.Но не тянет меня туда». 

– Ну как? – спросила Наташа.

Андрей пожал плечами.

– Честно говоря, не очень понял. Сказка, да?

– А Славе понравилось,– Наташа немного обиделась.

– И когда ты успела прочитать его Славе?

– Пока ты по телефону трепался! – Наташа щелкнула его по носу. Ласковин не уклонился, чтобы доставить ей удовольствие. Но Наташа, как всегда, угадала поддавки и недовольно фыркнула.

– Ладно, малыш, мне собираться надо,– сказал Андрей.

– Нам,– поправила Наташа.

– Не понял?

– Я – в числе приглашенных,– с удовольствием сообщила Наташа.

– Эк вы со Славой скорешились,– проворчал Ласковин.– Но имей в виду, мне сначала надо в «Шлем» заехать.

– Заедем, какие проблемы! – Наташа очень точно сымитировала Ласковинскую интонацию.

– Три минуты на сборы!

– А сам-то? – Наташа обхватила его, подтянулась и цапнула за ухо, попыталась удрать, но не успела.

Выехали они только через час.

– Хочешь знать, почему Шифер с Чумой сцепились? – спросил Абрек.

– Да? – равнодушно отозвался Андрей. Его голова была занята другим.

– Один шустрик кинул их при передаче бабок.

– Да? И что за шустрик?

– Весельчак. Показал ствол, забрал деньги и оружие, оставил взамен гранату без чеки с выпотрошенным запалом и удалился прогулочным шагом.

– Круто,– согласился Ласковин.– Абрек, у меня…

– Погоди. Поскольку деньги уже передали шиферовским, Чума сказал: «Не мои трудности». Шифер не согласился, заподозрил подставу.

– И что же?

– А то, Спортсмен, что шустрик этот не их одних пощупал за жопку. И работает хитрюга всегда одинаково. Прикид под работягу, ствол с глушаком и полная отвязка. Кладет всех, кто рискует возбухнуть. Прочих не трогает, на свидетелей ему насрать. Прикидываешь?

– Пожалуй,– Ласковин сразу вспомнил происшедшее у «Октябрьского».– Рисковый парень.

Сочувствия к ограбленным и убитым бандюганам Андрей не испытывал. Во-первых, он их не знал, а во-вторых, помнил, как его собеседник, глазом не моргнув, положил восьмерых. Но убей кто Абрека, Ласковин бы огорчился.

– Рисковый, говоришь? Это как сказать. Работяг в Питере хватает. Ватник – это не твой роскошный плащ. А если морда в саже, сам черт тебя не узнает.

– Согласен,– кивнул Андрей.– Слушай-ка, Радищева кто пасет?

– Покажи, где,– Абрек махнул в сторону карты на стене.

Ласковин поднялся, ткнул пальцем в нужное место.

– Иван Гуляй,– не раздумывая, ответил Абрек.

– Свяжешь?

– Сам,– Абрек мотнул головой.– Мы не в корешах.

Порылся, нашел телефон.

– Офис акционерного общества «Филантроп»,– сообщил приятный женский голос.– Чем можем помочь?

– Петра Осиповича Гуляенко.

– Кто спрашивает?

– Спортсмен.

– Простите, не поняла?

– Девушка,– терпеливо произнес Ласковин.– Передайте Гуляенко, что звонит Спортсмен.

– И все?

– И все.

– Ждите.

Минут через пять в трубке прорезался мужской голос:

– Гуляенко. Здорово, Спортсмен. Какие у нас проблемы?

– У нас, надеюсь, никаких,– ответил Андрей.

Собеседник хохотнул.

– Фирма «Лебедь» под тобой действует?

– Алечка Растоцкая? Не-ет. Не подо мной. У ней самумовская крыша.

Ласковин не стал уточнять, потом у Абрека спросит.

– А претензий «Лебедю» никто не выставлял, не в курсе?

– Не слыхал.

– Ну спасибо, больше вопросов нет.

– Тады отбой. Будь, Спортсмен.

– Абрек, самумовские, это кто? – спросил Ласковин, повесив трубку.

– Твоей масти. Спортсмены. Что у тебя стряслось?

– Женщину одну попросили найти.

– А…

Наташа сидела на диванчике в приемной. Рядом возвышался Шест. Охмурял. Фаридушечка, увидев Ласковина, показала глазками, подмигнула.

Шест пел соловьем, Наташа отрешенно поглядывала в потолок. Шест раздухарился, положил клешню ей на коленку.

– Та-ак,– протянул Ласковин.– Эт-то что за картина?

Шест подскочил, как ошпаренный.

– А я… А мне… Ласка, ну… я ж не знал!

– Знал,– мстительно сообщила Фарида.– Я ему сразу сказала.

Наташа, по выражению глаз Андрея угадав: мордобоя не будет, улыбнулась.

– Я тебе не Ласка,– строго произнес Ласковин. И шагнул вперед.

Шест попятился. Зрелище достаточно комичное, поскольку Ласковин был на четверть метра ниже двухметрового Шеста.

– Фарида,– повернулся Ласковин,– отправь его куда-нибудь, пока я не осерчал.