Страхослов (сборник) - Коллектив авторов
Кэйт сунула руку в ридикюль. Нет… Просто шарманщик понял, как она навредила ему, и теперь хотел отыграться. Но это не значит, что его можно застрелить. Месье Келу посоветовал бы ей приберечь пули до того момента, когда они действительно понадобятся.
Кэйт улыбнулась обезьянке, но та не выказывала ни малейшей благодарности своей спасительнице. Должно быть, Султан жестоко наказал животное за попытку освободиться.
Лицо Кэйт горело. Она опять залилась краской.
Девчонки из хора беззлобно рассмеялись. А вот хихиканье обезьянки, доносившееся из-под маски, вдруг зазвучало весьма зловеще. Должно быть, Султан вновь подавал голос.
И вдруг Маленький Гиньоль схватил ее за волосы и рывком сдернул со стула.
– Потанцуй со мной, Рыжик, потанцуй! – пронзительно воскликнул он.
Девушки зааплодировали. От неожиданности Кэйт чуть не упала, но устояла, удивленно кружа с дрессированной обезьянкой.
Музыка утихла, но танец продолжался. Маленький Гиньоль толкнул ее к Султану, и сильные руки в перчатках сжали ее талию. Кэйт стояла лицом к лицу с музыкантом в костюме гориллы. Веки актера были подведены углем, чтобы сливаться с черной маской. Его глаза тоже горели – мрачный сосредоточенный взгляд.
Султан закружил ее в вальсе, удаляясь от столика.
Официант подхватил ее ридикюль – должно быть, кладь показалась ему неожиданно тяжелой – и одними губами произнес:
– Мадемуазель, вы забыли сумочку…
Вот и вооружилась.
Кэйт начала вырываться, но танцевавший увалень в массивном вонючем костюме гориллы крепко сжимал ее. Ее волокли прочь по плас д’Опера. Маленький Гиньоль шлепнулся на четыре лапы, следуя за ней: теперь он вновь напоминал скорее обезьянку, чем человечка.
– Au secors, au secors![149]
Султан подражал ее голосу. Послышался новый взрыв смеха.
– Меня похищает этот дикий зверь! Кто же придет на помощь бедной беззащитной женщине, захваченной ужасной тварью из джунглей?
Зрители, сидевшие в кафе, зааплодировали, решив, что на этом представление заканчивается. Кто-то бросал уличному музыканту монетки – но их подобрал какой-то громила, как и оставшуюся у столиков шарманку. Султан пришел за ней не один. Но он пришел именно за ней.
Кэйт поняла, что это… похищение!
Ее кружило и вертело. Похититель, танцуя с ней вальс, продвигался к открытой дверце черной кареты. Вместо семейного герба или официального символа на дверце был нарисован простой алый круг.
– Сколь ужасна будет страсть этого дерзкого существа, сколь беззащитно тело мое! Что за мерзкие желания таятся в его душе, что жаждет он сотворить со мной?!
Кэйт пыталась перекричать эти возгласы чревовещателя, но ей не хватало воздуха.
– Впрочем, я вынуждена признать, что все это так увлекательно! – не умолкал пронзительный голос. – В Париж приезжают за новым опытом… а этот опыт будет, безусловно… великолепен. Ах, если бы только он не был так красив… если бы только я не тосковала по родине! Я убегу с месье Султаном! Мы признаем наши желания, пусть они и примитивны, и познаем естество любви в лесах!
Кэйт удалось выхватить из манжеты нож, но Султану было известно об этом оружии. Он больно сжал ее запястье, и нож упал на мостовую. Обезьяна пинком отбросила его как можно дальше.
Вблизи кареты похититель отпустил одну ее руку.
Кэйт напряглась, готовясь нанести ему удар в пах. Но огромная рука в перчатке от костюма гориллы зажала ей рот тряпкой, пахнувшей чем-то сладким… а потом мир померк.
Кэйт пришла в себя в темноте. Голова болела. Женщина знала, что ее усыпили хлороформом, но не понимала, сколько пробыла без сознания.
Она сидела на мягком стуле. Судя по ощущениям, где-то в подвальном помещении. Что-то холодило лодыжку – ее приковали к ножке стула, а стул был прибит к полу. Руки ничто не сковывало, но Кэйт не хватало сил на то, чтобы шевелить ими.
В комнате царили холод и сырость. Пахло нафталином.
Она поняла, что ее переодели, – теперь на ней была то ли камиза, то ли ночная рубашка.
Неужели это жилище Султана, человека-гориллы?
Кто-то включил газовую лампу, и Кэйт уставилась на свое отражение в огромном зеркале: волосы всклокочены, кожа приобрела нездоровый бледный вид и на ней проступили веснушки, яркие, как капельки крови. Рубашка была нескромной, но удивительно хорошего качества. По крайней мере, ее похитила состоятельная горилла.
В отражении в зеркале Кэйт увидела, что похититель стоит у нее за спиной, регулируя свет лампы. Он снял маску, но лица его Кэйт так и не увидела – голову мужчины, плотно прилегая к коже, обтягивала черная ткань с прорезями для глаз и рта.
– Она пришла в себя, – позвал Султан.
У противоположной стены тянулся ряд кресел, как в приемной дорогого дантиста или в парикмахерской. Стены украшали театральные афиши и фотографии знаменитых актеров. По краям зеркала виднелись наклеенные снимки: изуродованные лица, выколотые глаза, расплющенные носы, ужасные шрамы. Если когда-то так выглядели настоящие люди, то эти снимки, наверное, были образцом для гримеров, пытавшихся шокировать публику внешним видом актеров. Если же эти ужасы были созданы при помощи грима, то были истинным триумфом в деле гримирования – и работники театра стремились повторить этот успех. На столике под зеркалом стояли баночки пудры и краски, в миске лежали стеклянные глаза. Безликие деревянные головы венчались разнообразнейшими париками, в том числе безволосым париком и всклокоченной шевелюрой оборотня Бертрана Кейе. Рядом на стойке висели костюмы, что объясняло запах нафталина.
Кэйт была в гримерной Театра Ужасов.
Султан, уже не имитируя походку обезьяны, подошел к ней и, схватив за подбородок, осмотрел ее лицо.
Кэйт плюнула бы в него, но у нее пересохло в горле.
Будто прочитав ее мысли, он налил в стакан воду из кувшина и поднес к ее губам, а затем осторожно влил жидкость ей в рот.
Ей стоило бы окатить его этой водой. Но вместо этого Кэйт просто сказала:
– Спасибо.
В гримерную вошли и другие люди. Кэйт узнала Морфо. Как оказалось, его шрамы были настоящими. За ним последовали Орлофф, театральный врач, и Малита, исполнявшая несколько ролей на сцене театра. А за ними…
– Я ведь сказала тебе, что нужна кровь, чтобы получить приглашение в Алый Круг, – усмехнулась Клара Ватсон. – Но я никогда не говорила, что нужна моя кровь.
Кэйт чуть не подавилась водой. Она попыталась вскочить, но оковы на ноге удержали ее.
– Спокойнее, спокойнее, – промурлыкала англичанка.
Так значит, Клара стала Падшим Ангелом? Перебежчицей. Кэйт могла бы и раньше догадаться. Эта ведьма была безумна, а потому легко могла отречься от данного обещания. И почему месье Эрик этого не предусмотрел?
Кэйт отпустила комментарий о том, как Кларе надлежит поступить. Надо сказать, ее предложение едва ли было возможно с точки зрения анатомии.
– Знаешь, в Китае я как-то видела рабыню, которая действительно была способна на такое. – Клара нежно улыбнулась.
Доктор Орлофф приложил холодный стетоскоп к ее груди. Кэйт чувствовала, как бешено бьется сердце.
Затем он с сугубо профессиональным видом ущипнул ее за левую и правую руки. Кэйт поморщилась.
– Хорошие рефлексы, – отметил он. – Откройте рот, милочка.
Сжав челюсть Кэйт, Орлофф заставил ее открыть рот.
– И хорошие зубы. Приятно видеть такие здоровые зубы. Многие дамы пренебрегают уходом за полостью рта. Они полагают, что если улыбаться с закрытым ртом, то никто и не заметит дырок и гнили.
– Потом сто́ит снять с нее скальп, – предложила Малита. – У нас бывает мало рыжих… и париков не хватает.
Все это не очень-то воодушевляло.
– Зачем я здесь? – осведомилась Кэйт.
– Кэти, ты станешь звездой сцены, – объяснила Клара. – Изюминкой сегодняшнего après-minuit в Театре Ужасов. Как обычно говорят? Только одно представление!
