Стивен Джонс - Вампиры

В нашей среде всегда шли поиски настоящего художника-вампира; с наибольшей вероятностью это могло быть существо, обращенное еще в детстве, пока у него не сформировалось мироощущение, свойственное «тепленьким». И я надеялась, что, внимательно изучив танец с Дракулой, который Уорхол исполнял всю свою жизнь, я смогу выдвинуть обоснованное предположение о том, что Уорхол — именно такая находка, что он обратился не в 1968-м, а, скажем, в 1938-м, и время от времени ненадолго подставлял себя солнцу, создавая тем самым эффект старения. Это объяснило бы, кстати, и его проблемы с кожей. К тому же никто еще не признался в том, что обратил Уорхола. Энди попал в больницу живым человеком, а вышел из нее вампиром — после того, как была засвидетельствована его смерть. Большинство из тех, кто пытался найти объяснение этому факту, полагают, что ему перелили вампирскую кровь, намеренно или случайно, однако администрация больницы категорически отвергает такую возможность. Как это ни печально, но приходится признать: лучшие произведения Энди создал еще при жизни, все остальное — лишь черная кровь мертвеца.

Изувеченный, Джонни лежал на тротуаре — снежный ангел с ярко-алыми крыльями из разлившейся крови, похожими на атласный плащ. Тело его было пробито серебряными пулями и деревянными ножами и дымилось после огненного душа. Он был лишь духом, запертым в груде совершенно бесполезного мяса, которое разлагалось на глазах. Отец вышел из него и стоял теперь над останками Джонни: глаза его потускнели от стыда и печали, а за плечами вставали предрассветные сумерки.

Все Истребители Вампиров либо погибли, либо были ранены, либо спаслись бегством. Окончательная смерть Джонни досталась им нелегко. У них с Джонни было кое-что общее: они запомнили урок Дракулы, который сказал, что только семья сможет его одолеть. Ведь он знал, что на хвосте у него сидят охотники; он должен был предвидеть, что они объединятся, и позаботиться о том, чтоб их разделить, — Отец поступил бы именно так: так он и в самом деле поступал со своими преследователями.

Когда в Нью-Йорк придет рассвет, Джонни рассыплется в труху, в драковую пыль, которая растворится в снежной слякоти.

Вокруг двигались какие-то существа, ползали на карачках, льнули лицами к мокрому камню, что-то лакали. Дампиры. Джонни от души посмеялся бы. Он умер — и вот его пьют дракоманы, втягивая в себя его дух.

Отец велел ему протянуть руку, схватить их.

Но Джонни не мог. Он отдавался на милость холода. Он оставлял Отца и предавал себя в руки Смерти. Этой липовой монашке с огромными глазами.

Но Отец настаивал на своем.

Ведь умирал не только сам Джонни. Он был последним звеном, связывающим Отца с миром. Когда Джонни погибнет, настанет конец и Дракуле.

Правую руку Джонни свела судорога: пальцы щелкнули, как крабьи клешни. Она была перебита в запястье, почти насквозь, и даже вампирский трюк с быстрым заживлением не мог помочь делу.

Отец объяснил, что нужно сделать.

Джонни вытянул руку, и пальцы его коснулись воротника, скользнули по шее, и ноготь большого пальца уперся в самое основание горла — оно ритмично колыхалось, как шланг, сквозь который прокачивают воду. Джонни повернул голову и сфокусировал взгляд обожженного глаза.

Руди Паско, предатель, дампир.

Джонни с радостью убил бы ублюдка, чтобы последним своим деянием в этом мире оставить месть. Нет, — сказал Отец.

Багровые глаза Руди превратились в огненные шары, светящиеся ужасом. Он до отказа накачался кровью Джонни, передозировка драка была очевидна, выражение его лица непрестанно менялось, мышцы вздувались и скручивались под кожей, как клубок танцующих змей.

— Помоги мне, — выдавил Джонни, — и я убью тебя.

Руди вскрыл чью-то машину, собрал все, что осталось от Джонни, и сложил на заднее сиденье. Для дампира настал наконец звездный час, и он увидел свет в конце тоннеля. В его теперешнем состоянии быть укушенным Джонни — значит умереть, обратиться, покончить с жалким существованием дампира. Как и всякий дампир, больше всего на свете он мечтал о большем, о том, чтобы стать настоящим вампиром.

А это было не так просто, как полагали некоторые. Требовался укус именно того вампира, чью кровь человек пробовал сам. Драк, который продавался на улицах, был разбавлен настолько, что процесс сбивался, шел неправильно, и дампиры погибали. Но Руди знал, что за кровь течет в жилах его хозяина. Джонни вдруг понял, что этот иуда продал его не за одни только сребреники: Руди надеялся, что, пролив его кровь, сможет совершить вожделенное чудо самостоятельно. По выражению англичан, которое Джонни слышал от Сида, Руди был просто wanker.[133]

К дому Энди они подъехали перед самым рассветом. Если Джонни удастся попасть в дом — он получит шанс выжить. Но это было непросто, даже с помощью Руди. За время боя он слишком много раз менял свой облик, получил слишком много тяжелейших ран, даже лишился некоторых частей тела. Он отрастил крылья, и их изрешетили серебряными пулями, а потом оторвали прямо у основания. В спине не хватало костей. Одна из его ступней была отрублена и потерялась где-то на улице. Джонни надеялся, что она поскакала за одним из его врагов.

Кое-кого из них, из этих Истребителей Вампиров, он отведал на вкус. Кровь Дойла оказалась сюрпризом: полицейский, ведущий ожесточенную борьбу с драком, был тайным дампиром и, готовясь к встрече с Джонни, явно принял дозу. Человек с ножами, в котором частица вампирской крови присутствовала с самого рождения, откуда — неизвестно, накачался чесноком, чтобы организм вампира не принял его крови.

Эта кровь была просто нечто. И Джонни испытывал тяжелые последствия.

Руди заколотил в дверь Энди, громко крича. В последний раз Джонни видел Энди в «54», на вечеринке, с которой сбежал. Энди должен был уже вернуться или вернется вот-вот. Восход приближался, и Джонни чувствовал, как его тело дымится. Стояло морозное утро Дня Всех Святых, но в его груди поднимался жар, настойчивый, как муссонный ветер, и грозящий вырваться наружу языками пламени.

Будет ли Джонни жить — зависело от того, вернулся ли Энди домой.

Дверь отворилась. Из-за нее вышел Энди собственной персоной, еще не переодевшийся после вечеринки, ослепленный розовеющим началом нового дня. Джонни почувствовал волны ужаса, изливающиеся из художника, и отчетливо представил себе свой внешний облик.

— Ну да, красный. Ты ведь часто используешь красный.

Руди помог ему войти в холл. Сумрак подействовал на него, как приветливая прохлада в палящий летний полдень. Джонни упал в шезлонг и умоляюще взглянул на Энди.

Спасти его могло только одно. Кровь вампира.

В первую очередь он обратился бы к Черчвард, она ведь была, можно сказать, почти что старшей. Она прожила около столетия, и кровь в ней была не испорчена. Но Пенни исчезла, сбежала из города, оставив их всех в смертельной опасности.

Пришлось обратиться к Энди. Тот понял, чего от него хотят, и отпрянул назад, вытаращив глаза.

Джонни вдруг понял, что не знает, чья кровь течет в жилах Энди. Кто обратил его?

Энди пришел в ужас. Он терпеть не мог, когда к нему прикасаются. Он терпеть не мог ничем делиться, тем более собственным телом.

Но у Джонни не оставалось выбора. Он направил то, что осталось от его сознания, на Руди и завладел его волей. Он заставил дампира, по-прежнему возбужденного сильнейшей дозой драка, скрутить Энди и силой приволочь его на другой конец холла, подтащить к шезлонгу и отдать во власть своего хозяина.

— Прости, Энди, — сказал Джонни.

И тут же взял быка за рога. Руди подставил ему шею Энди, жилистую и белую как мел, и Джонни впился в нее, как кобра, вонзив клыки в вену, готовый впустить в себя поток живительной, умопомрачительной вампирской крови. Ему нужна была не только кровь, ему нужен был таящийся в ней дух, который вернул бы ему растерянные силы.

Джонни едва не задохнулся.

Но он не смог удержать эту кровь в себе. Желудок его взбунтовался, и она сгустками хлынула изо рта и носа.

Как Энди это удалось? Как удавалось все эти годы?

Руди смотрел на них сверху вниз, не понимая, почему Джонни пытается рассмеяться, почему Энди скулит и держится за шею и что вообще за хрень творится в этом долбаном городе.

Энди не был — никогда не был — вампиром.

Он был живым человеком.

Джонни наконец-то понял, в какой мере Энди был собственным созданием.

Но теперь Энди умирал, и Джонни тоже.

Кровь Энди отчасти оказала на Джонни благотворное действие. Он смог встать. Смог схватить Руди, поднять его над землей, разорвать ему горло зубами и жадно высосать его дампирскую кровь, отравленную драком. Он смог отшвырнуть труп Руди на другой конец холла.

Когда с этим делом было покончено, он приподнял голову Энди, пытаясь привлечь внимание умирающего. Зрачки его еще двигались, но и только. На шее у него зияла кровоточащая рана, по краям которой поблескивала слюна Джонни. Он угасал.