Дэниел Истерман - Ночь Седьмой тьмы

Она выключила душ. Вода перестала течь в ту же секунду, оставив после себя гнетущую тишину. Анжелина стояла на пороге кабинки, прислушиваясь. Позади нее капли воды падали на кафельный пол. Кап, кап, кап – словно из неисправного крана. Она напрягла слух, пытаясь уловить другие звуки, намек на какое-то движение в квартире. Тишина. И холодный звук воды, мерно капающей на треснувшие плитки.

Мягко ступая, она вышла из кабинки. Какой-то голос, звучавший в ее голове, не умолкая твердил ей, что ничего страшного не произошло. Чего она так испугалась? Она не услышала ни единого звука. Но Анжелина знала, что так напугало ее.

Ее рука потянулась к банному полотенцу, сушившемуся на обогревателе. Обернув его вокруг себя, она завязала его над самой грудью. Ее внутренности словно оторвались и превратились в кашу. «Ничего не было», – говорила она себе. Позади нее вода капала на пол, как с оплывающей на жаре глыбы льда. Она вспомнила свой сон, долгий путь через джунгли, тяжелую влагу, капающую с листьев гигантских деревьев. Она знала, что так напугало ее.

Чувствуя тяжелое туканье в горле, она открыла дверь. Коридор снаружи был пуст, наполненный своей собственной тишиной. Знакомый и при этом неожиданно чужой. Она стала чужой здесь, в своем собственном доме. Что-то выгнало ее отсюда и не хотело, чтобы она возвращалась.

На цыпочках она прокралась в спальню. Комната была пуста. Сердце как молот стучало в груди; она все время невольно оглядывалась через плечо. Голос в ее голове не переставая кричал: «Выбирайся отсюда, выбирайся, пока еще есть время!»

Она схватила свитер, джинсы, натянула их на себя. Запихнула ноги в тапочки. И все. Она подняла чемодан.

Вдруг Анжелина поняла, зачем она пришла в квартиру. Источник этого внутреннего зова находился в кабинете Рика, если только полиция еще не нашла его и не увезла с собой. Она опустила чемодан на пол.

Одетая, она чувствовала себя менее уязвимой, чем голая в ванной. «Там ничего нет», – убеждала она себя. Она видела плакатик на двери, своей рукой сорвала печать. Но существовали и иные способы проникновения в запертые помещения. «Да, – подумала Анжелина, – я знаю, что так напугало меня».

Мягко, как шелк, она выскользнула в коридор. Справа от нее невозмутимо сидела в своей тяжелой раме дверь в гостиную. Ей нужно было просто нажать на ручку, открыть дверь, войти внутрь. Их всех убрали – этих, что были под полом, – увезли все до самого последнего зуба, кости, клочка кожи. Но не это наполняло ее страхом.

Она прошла мимо гостиной, не удержавшись при этом от нервной дрожи, и добралась по коридору до кабинета Рика. Дверь была слегка приоткрыта. Она набрала в грудь побольше воздуха и протянула руку к выключателю. Яркий желтый свет наполнил комнату. Она задержалась на пороге, набираясь решимости. Забрать то, за чем она пришла, означало жизнь или смерть, но желание бежать без оглядки было почти непреодолимым. Кровь толчками струилась по венам, густая и теплая, как сироп.

Полицейские заглянули всюду. Разумеется, это не имело никакого значения: она была уверена, что они не знали, где и что именно нужно искать.

Со стен смотрели угрюмые лица африканских богов. Рядом с ними висели гаитянские олеографии святого Георгия и святого Патрика в золоченых деревянных рамах. Деревянное распятие с образом чернокожего Христа. Полка фигурок из Логане в Конго – маленькие толстые куколки в нарядах из красного и синего атласа, расшитого блестками. Она ощущала на себе их взгляд, их едва сдерживаемый гнев, вызванный ее вторжением.

На рабочем столе все было перевернуто вверх дном, и не полицией. Папки, связки писем, ручки, карандаши, скрепки – всевозможные письменные принадлежности – были разбросаны по всему полу. Ящики были небрежно выдвинуты, их содержимое разворошено. Итальянскую лампу, купленную Риком за триста долларов, уронили на пол и разбили. Папки с документами в обоих металлических шкафах были просмотрены систематично и тщательно. Книги срывали с полок, тянувшихся вдоль двух стен, пролистывали и отбрасывали в сторону.

Секция за секцией, она прошлась по ящикам металлических шкафов. Ксерокопии описаний недвижимости с Гаити, восходящие к позднему колониальному периоду, все на месте. Все нетронутые, как она и ожидала. Копии частных писем того же периода и периодов правления Дессалинов, Кристофа и Песьона – все здесь, за исключением одной папки. Кто бы ни был тот человек, который устроил здесь этот обыск, он знал, что ищет.

В одном углу комнаты стоял большой деревянный шкаф, его дверцы были широко распахнуты, большая часть содержимого была разбросана по ковру. Это было гордость колекции Рика: livres de commerce[8]с 1735 по 1788 год; несколько массивных журналов регистрации приходов и расходов, известные просто как grands livres[9],от французских работорговых компаний Монтодуэна, Бутейе, Мишеля и д'Авелуза; journaux,или индексы, без которых в гроссбухах нельзя было отыскать никакого смысла, и несколько корабельных журналов от торговцев из Нанта, Гавра и Ла-Рошели, содержащих подробные сведения о самих кораблях, рабах, погруженных на борт, случаях смерти во время плавания, пройденных маршрутах.

Шкаф был сделан из розового дерева, тяжелый, перегруженный украшениями предмет, выполненный в стиле ампир. Рик приобрел его десять лет назад в магазинчике на Хайтс. Если верить продавцу, шкаф был построен Файфом в его поздний период на Партишн-стрит – современной Фултон. Цены на шкафы работы позднего Файфа были в то время относительно невысокими, и Рик купил его, поддавшись порыву – одному из немногих порывов, которые Анжелина помнила у него.

Продавец не знал или забыл упомянуть об одной детали, обнаруженной много лет спустя, когда шкаф передвигали на его теперешнее место. Если нажать на лист аканфа на перекладине над дверцами, сбоку отходила панель. Анжелина пробежалась пальцами по фризу, нащупала нужный лист и надавила. Панель широко распахнулась, открыв просторное углубление.

Она достала оттуда толстую тетрадь. Быстро пролистала ее – похоже, ее никто не трогал. Она сделала глубокий вдох и направилась к двери. Боги безучастно взирали на нее со стен. Со всех сторон вся квартира наблюдала за ней вместе с ними. Она ощущала ее дыхание, медленное и ровное, неторопливое, ждущее.

В коридоре это ощущение стало сильнее. Насекомые закопошились у нее под кожей. Она не могла оторвать глаз от двери в гостиную. Ей хотелось со всех ног броситься к выходу, выбежать в холл, на улицу, но ее ноги были как ноги ныряльщика, свинцово-тяжелые, словно вросшие в пол, крепко удерживавшие ее в непроглядных глубинах. Дюйм за дюймом она продвигалась к двери в гостиную. Ее сердце стучало так громко, что ей казалось, будто стены должны содрогаться от этого грохота. Ее ноги двигались сами по себе, дюйм за дюймом, фут за ужасным футом.