Павел Чибряков - Что-то… (сборник)

Проснувшись около трёх часов дня после рабочих суток, Марина некоторое время лежала; с удовольствием потянувшись, отчего широкая, измятая во сне футболка задралась выше притонувшего в складке пупка, Марина почувствовала, что ей не хочется вставать, и решила ещё немного «повалятся». Шторы на окне были задёрнуты и на них то проявлялись, то гасли квадраты солнечного света; было ясно, что по небу довольно сильный ветер гонит разнокалиберные облака. Казалось, что лежать вот так можно бесконечно долго. Если бы не странности человеческого разума. В конце концов, всегда появляется настырно-сердитая мысль «Ну и чего лежишь, как колода?!». А послать самого себя куда подальше со своими придирками получается не всегда.

Наконец, Марина поняла, что лежать ей уже не хочется потому, что она окончательно проснулась и что-то внутри её порывисто требует движения, пусть даже ради самого движения. Она резко вскочила на ноги, ещё раз потянулась, потом с силой (чего ради? ) оттянула подол майки вниз, и не спеша, будто наслаждаясь каждым движением, пошла в ванную.

Умывшись прохладной водой, она посмотрела на своё отражение в зеркале. Марина всегда знала, что она – симпатичная. Когда пришло время, она поняла, что нравится представителям противоположного пола, причём, всех возрастов. Конечно, пришлось научиться изящно увёртываться и прямолинейно отбиваться, в зависимости от «места действий и действующих лиц», но все равно было приятно нравиться. Забавно, но с годами мало что изменилось – она и сейчас нравилась как семидесятилетнему соседу, что живёт над ними, так и четырнадцатилетнему Ваське из третьей палаты хирургии, которого готовят к операции на сердце. При встрече с ней, у них обоих на лицах появляется выражение щенячьего восторга. Вот уж воистину – что стар, что млад.

А вот с ровесниками…. А что, собственно? После разрыва с Александром было не до личной жизни, а теперь она явственно поняла, что никаких личных отношений с кем-либо ей не хочется. И дело здесь не психологической травме, нанесённой их разрывом, и не в каких-то последствиях аборта. Ей просто ничего не хочется. И, в конце концов, не настолько она страстная (хотя довольно чувственная), чтобы не прожить без мужчины довольно долгое время. Насколько долгое? А кто его знает? Как получиться.

Промокнув влагу с лица, Марина вернулась в комнату, которую с детства делила с сестрой, а после её замужества стала её «единоличной» хозяйкой. Вот только к тому времени она уже стала слишком взрослой, чтобы испытывать радость по этому поводу. К тому же, они с Галей были хорошими сёстрами, так что в этой комнате они не уживались друг с другом, а просто жили. Росли они без отца, – он погиб в автокатастрофе, когда они были совсем маленькие – так что их квартира была чисто «женская»; чаще всего они расхаживали по ней «в неглиже», с визгом и смехом, под раззадоривающие мамины смешки «рятуйте, голопопые!», бросаясь в свою комнату, чтобы спешно натянуть на себя что-нибудь более-менее подобающее. Если бы и в последующей жизни всё ограничивалось, как тогда, проблемой – не показать кому-нибудь чего не следует…

Прислушавшись к себе, Марина поняла, что есть ей пока не хочется. «А что тебе вообще хочется? – внезапно всколыхнулась в голове раздражённая мысль. – Этого ей не надо, того тоже не надо! А чего тебе надо?». Нет ничего хуже, чем задавать самому себе вопросы, на которые не можешь ответить. Марина села на кровать, и почувствовала, что начинает задыхаться. Осознав, что не в силах это предотвратить, она позволила себе тихо заплакать.

С течением времени, наросты на домах всё больше начинали напоминать морды каких-то адских чудовищ. У человека с фантазией могло появиться впечатление, что дома обзавелись гаргульями. Только в отличии от своих готических «собратьев», довольно изящных, всё-таки, в своей «ужасности», это были как будто намеренно искажённые, издевательски изуродованные твари. Истинно адское изуверство.

Прикончив вторую бутылку пива, Александр, сидя на диване, уронил бутылку на пол, и вяло толкнул её ногой, отчего бутылка медленно откатилась по серо-коричневому паласу и замерла практически на самой середине комнаты. Он сделал так потому, что ему просто хотелось это сделать. В силу паршивого настроения. А такое настроение было у него теперь практически постоянно. Причина для этого была, надо сказать, чертовски основательная. До подлости. Стать импотентом к тридцати одному году – это даже для Горска-9 перебор.

Именно поэтому он так стремился расстаться с Мариной; у него всё реже «получалось» с ней. И хотя она отнюдь не была «подвинута» на сексе и вполне удовлетворялась не очень частыми «забавами», под настроение, осознание собственной слабости подтачивало его самоощущение. К тому же, он заметил, что его куда больше возбуждают другие, «не его», женщины. Внутри он понимал, что вины Марины в этом нет, что всё дело исключительно в нём самом. Но так не хотелось упускать, пусть мимолётные, но такие притягательные возможности. А тут Марина. Мешала. Поэтому его порадовало, когда так удачно появился повод для прекращения их отношений. Всё получилось, как будто, само собой. Он испытал облегчение.

Но длилось оно не долго. Вскоре он вынужден был признать, что «вольность» жизни потенции ему не прибавило. Всё было более-менее сносно только на уровне, как говорится, «на новенькую». А потом…. И почему все бабы, даже откровенные оторвы, так стремятся к долговременным отношениям? Ну что им в этом? Нет что: провели приятно некоторое время – и разбежались пока хорошие. Так нет же.

И настоящих проституток в таком маленьком городе не сыскать. Есть, конечно, и «любительницы этого дела», и «истинные» б…., но в силу местных особенностей (не деревня, конечно, но прослыть можно запросто) всё это «практиковалось» втихаря. Поди, найди. К тому же, у большинства из них были свои мужья-импотенты. Зачем им такой же малосильный любовник?

То, что он – импотент, Александру, в конце концов, пришлось безоговорочно признать. Когда даже молоденькие девушки, типа брюнеточки из соседнего подъезда, могут вызвать только чисто сознательный интерес, без всяких физиологических порывов и позывов – это уже приговор. И он запил.