Запах (сборник) - Женевский Владислав
Атеисту надоело слушать, и под свистящее дыхание инквизиторов он погрузился в сон…
Пробуждение принесло перемены: впереди, затмевая свечение починенных фар, вставал громадный шар песочного цвета. Съехав с моста, они покатили по его пустынной поверхности. На развилке повернули направо, проехали еще по одному, меньшему, мосту через пустоту, на новом куске земли забрались в туннель и в конце концов вынырнули на лесную поляну.
Автомобиль петлял среди голых осенних деревьев. За серыми стволами прятались другие серые стволы, и больше ничего. Стражи атеиста приосанились: видно, здесь им дышалось вольнее.
Они остановились возле величественного особняка. Слева ложились в темный пруд палые листья, справа горестно немотствовал яблоневый сад. Само здание будто дышало: частыми волнами накатывала на него туманная рябь, скрывая кладку, карнизы и изваяния в нишах. Переплеты стрельчатых окон чернели металлом.
На крыльце их ждал Великий инквизитор. Простое облачение пылало пурпуром, в остальном же он был неотличим от младших чинов, окружавших его.
Атеист вылез из машины. Ноги затекли, но он никогда не отличался легкостью движений, да и сейчас мало о том заботился. Хотелось одного – высказаться. Перед громадой Великого инквизитора его фигурка казалась совсем крохотной, но ему, еретику, полагалась стража. И процессия двинулась к дверям – мрачный владыка, тщедушный уродец и десяток молчаливых капюшонов.
Внутри горели факелы. Стены здесь были выше, чем в Доме Нарцисса, и без украшений – только толстый тесаный гранит. Эхо шагов металось в этих коридорах, как стая летучих мышей. Дверей было мало. Остановились, после долгого пути, у шестой. Пурпуровый гигант потянул ручку и отступил; атеиста подтолкнули, и он ступил в длинную пустынную залу. Вдоль стен тянулись грубые колонны. В дальнем конце, меж двух больших окон, возвышался каменный трон, на котором кто-то сидел. Туда Великий инквизитор, оставив стражу за дверьми, и повел мальчика. Тот уставил взгляд себе под ноги, но не из благоговения или страха, как мог бы надеяться его грозный спутник.
В последний раз взвешивая каждую мысль, каждый довод, маленький атеист с удовлетворением находил, что они остры, как когти инквизиторов. Эти лезвия точились с тех пор, как заря разума забрезжила в его безобразной голове. В древних книгах он выискивал места, которые другие пропускали или принимали не раздумывая. Он же сравнивал, разымал, собирал. На воскресных службах, куда водили его родители, мальчик ловил каждую неточность. Глядя на самоуглубленное, едва ли детское лицо, мать прочила ему духовную карьеру. Отец был трезвей: в бездонных глазах сына ему виделось нечто беспредельно чуждое – чуждое всему, что составляло его собственную жизнь. Свой страх он принимал за презрение, но итог был один: мальчик без помех карабкался к своей неясной цели, сам не зная, для чего это делает. Он вообще мало думал о себе.
Достигнув вершины – если это было не дно, – он пошел к отцу. Но для того лишь, понял он, шаркая по плитам бескрайней залы, чтобы оказаться здесь – и изречь истину великану с тлеющими очами, что восседал на троне меж двух окон.
Инквизитор встал слева от атеиста и возвестил:
– Прибыл! – но зычный голос, сотни раз разбившись о камень, обратился в слабый стон: «Был… был… был…»
Седеющая голова поднялась.
– Знаешь ли, пред чьими очами ты предстал, грязный вероотступник? – спросил инквизитор.
– Да, – ответил мальчик бестонным голосом.
– Так кто же это?
Чеканно, отчетливо прозвучали слова:
– Это Люцифер, бывший Князь Тьмы.
На миг за старческим лицом проступило юное, угли в глазах вспыхнули. Но Люцифер остался, как сидел, на месте. Инквизитор открыл в изумлении рот.
– Щенок не ведает, что слетает с его поганых уст! Не будем же позволять ему вотще сотрясать воздух, Князь. Палачи ждут, – произнес он с жаром.
– К чему такая спешка, Вельзевул? Он забавен, и будет любопытно его послушать.
Голос оказался вовсе не таким, каким представлял его атеист. Вместо грома зазвенели колокольчики, точно мягкая мелодия заструилась под гулкими сводами. Порою в нее вкрадывались надрывистые нотки.
– Ну что же ты застыл? Ты разжег во мне интерес – так говори же! Открой нам, какой дорогой пришел ты к таким нелепым воззрениям. Если Бога нет, то что же есть? Если я не Князь Тьмы, то кто?
Люцифер улыбался. Атеист не сводил с него глаз. Правый, нормальный, вбирал в себя фигуру на троне, взвешивал, судил ее. Левый искажал, пожирал, уничтожал. А с губ костлявым червем сползало:
– Бога нет. Когда-то он был, но теперь его нет. Когда-то этот сад назывался райским, и его охраняли херувимы. Но теперь их нет. Когда-то ад горел, сейчас он мерзнет. Когда-то ты страшился одного имени Иисуса. Теперь ни Сына, ни Отца нет.
Люцифер перестал улыбаться, но сделал Вельзевулу знак, когда тот хотел уже вмешаться. А безумный еретик продолжал:
– Когда-то ты грозил Эмпирею кулаком, теперь Эмпирея нет. Когда-то внизу клокотал Хаос, но теперь его нет. Когда-то ты знал, для чего существуешь, теперь нет. Когда-то ты боялся Его, теперь ты боишься Меня. Ты проиграл, у тебя не осталось ничего.
– Постой, – сказал Люцифер, словно выйдя из раздумья, – ты кое-чего не понимаешь. Вельзевул, стража, оставьте нас!
Инквизитор поколебался, но не рискнул ослушаться хозяйского приказа. Низко склонив голову, он прошествовал к выходу. Из-за колонн вышли стражники и последовали за ним. Вместе с ушедшими, казалось, исчез из залы и всякий звук.
Люцифер встал, раскинул руки и расправил крылья – мощные, великолепные. Осанка его была величава, он вздымался живой скалой.
– Неужели и сейчас назовешь ты меня бывшим владыкой ада, глупец?
Атеист не ответил. Люцифер приблизился к левому окну. Там он некоторое время всматривался во что-то, потом поманил мальчика пальцем. Тот встал рядом с Князем. Подбородок уродца едва не лежал на подоконнике, чело Люцифера едва не задевало верхней кромки окна.
За толстым стеклом мальчик увидел черное поле, испещренное каплями звезд. Ближе к центру, правее золотого сгустка пламени, голубел пестрый шар.
– Земля. Впрочем, ты и без меня это знаешь, маленький вундеркинд. Невдомек тебе одно: это и есть мои подлинные владения. Да, Бог ушел – потому что победа была за мной. Херувимы сгинули вместе с Ним, и мой дворец стоит в райском саду. А человечество стало моим всецело. Всмотрись! Найдешь ли ты хотя бы один поступок, что совершался бы ими не в мое имя? Гляди! Теперь и ненависть, и любовь равны. Все смешалось. Нет среди них ни единого достойного даже мук чистилища. Они рождаются из грязи! Очисти грязь – получишь ничто.
Атеист напрягся.
– О рае же говорить просто нелепо… И на что мне, скажи, пылающий, душный ад, если вся Земля пропитана грехом, как фитиль – маслом? Их церкви пустуют, как никогда прежде.
– Зачем же ты строишь церкви здесь? – спросил атеист.
Люцифер усмехнулся:
– Во благо моих подданных. Мне следовало бы покарать их, но слишком долго мы были вместе, и мне их жаль. Когда-то они последовали за мной и поплатились за это. Теперь, когда месть свершилась, они – все как один – поджали хвосты и вспомнили свои небесные корни. Пришлось дать им веру – человечеству она уже не надобна.
– А инквизиция?
– Их задумка. Я никого не понукал. Тысячелетиями они охотились за людскими душами. А нынче, вместо того чтобы пожинать плоды, как это делаю я, они хнычут. Наслаждение – наука не для них. Как дети, они копируют людские обычаи и предметы. И в самом деле, некогда не было в аду ни домов, ни церквей, ни автомобилей. Я забавляюсь, давая им эти игрушки. А такие, как ты, должны за это платить. Им надо на ком-то отыгрываться за свою слабость.
– Ты лжешь…
Люцифер метнул на атеиста быстрый взгляд:
– Ты так же слаб, как и они. Я знаю это. В твоих глазах тот же страх, что и у них.
– Через несколько минут ты умрешь – сам знаешь, у меня достанет на это силы. Можешь говорить что тебе вздумается, – сказал Люцифер и отошел от окна.
