Джозеф Ле Фаню - Дом у кладбища

— Перо и чернила в гостиной, доктор Пелл, — почтительно вставил Тул.

— О нет, нет, мадам, прошу прощения, не взыщите. — Доктор Пелл мягко, но настойчиво отстранил ладонью протянутый миссис Стерк гонорар — остаток от дейнджерфилдского дара.

— Но пожалуйста, доктор, — шепотом умоляла затаившаяся в тени косяка робкая фигура.

— Ни слова больше, мадам, не обессудьте. — Доктор Пелл повелительным тоном пресек дальнейшие упрашивания.

Почему врачи принимают честно заработанную ими плату с оглядкой, исподтишка, словно некую милость, тайную и сладостную, прячут деньги в карман, пошептавшись в темном углу, будто это воздаяние за совершенный грех?

Невозмутимый доктор Пелл отверг в доме Стерка довольно внушительную сумму. Он способен был при случае на благородный поступок, но не могу представить, чтобы шумливый, взбалмошный доктор Роджерсон хоть раз отказался от гонорара.

Доктор Пелл спустился в гостиную столь же стремительно, хотя и без спешки, и дверь за ним плотно затворилась.

— Пропал, несчастный! — с чувством прошептал Тул. В присутствии Пелла он стал выражаться более изысканно: в обществе доктора Роджерсона он бы наверняка сказал «бедолага» или «сердяга».

Пелл закусил перо тонкими губами, оторвал половину листа и, нахмурившись, покачал головой. Взяв перо в руки, он проронил:

— Пропишем, с вашего одобрения, вот такое снадобье.

— Очень хорошо, сэр, — с готовностью согласился Тул.

Пелл пропустил его слова мимо ушей и, разбрызгивая чернила, начертал несколько неразборчивых строк, сопроводив их в конце замысловатыми загогулинами.

Позже Стерк увидел этот листок в руках служанки; он подозвал ее к себе слабым кивком (речь требовала от него непомерных усилий) и, когда та наклонилась к нему, прошептал:

— Рецепт? Бросьте его в огонь! — И Стерк в крайнем изнеможении смежил веки.

Пелл, вновь поглядев на часы, засвидетельствовал свое почтение доктору Тулу; в прихожей его остановила маленькая миссис Стерк.

— Итак, мадам, мы тут посовещались, выписали кое-какое лекарство, а озноб — он скоро пройдет, лихорадка прекратится, и, мы надеемся, ему сразу станет легче. У вас очень знающий советчик в лице… в лице доктора…

— Тула, — поспешно подсказала его собеседница.

— Доктора Тула, мадам. Он проследит за всем, что необходимо; если понадобится мой совет, пошлите за мной, но доктор Тул — человек знающий, мадам, можете на него положиться.

Говоря все это, доктор Пелл спустился с лестницы, раскланялся и выскользнул за дверь, прежде чем бедная миссис Стерк успела опомниться. Ей хотелось услышать от доктора гораздо больше, но вместо того с улицы донесся стук кареты, уносившей знаменитость обратно в Дублин. Думаю, немногие врачеватели привыкают хладнокровно выговаривать ужасное eclaircissement[77] — при малейшей возможности стараются от него уклониться.

Тул тоже, сколько мог, юлил и хитрил, увиливая от прямых ответов, однако вынужден был признать, что наступило ухудшение. Когда он удалился, пообещав вернуться в четыре часа, бедная миссис Стерк, оставшись в гостиной одна, не выдержала и разразилась бурными рыданиями; потом вспомнила, что слишком надолго отлучилась из спальни, проворно вытерла слезы и взбежала наверх, к своему Барни, уже улыбаясь; она отгоняла от себя злые страхи; и надежда — преданный ангел, не покидающий нас до последнего, — осеняла ее сладкими мечтаниями. Но вот уже сутки спустя, в четыре часа пополудни, из комнаты больного послышался долгий, отчаянный вопль. «Бедная глупенькая Летти» простилась со «славным Барни» — и простилась навсегда. Пора влюбленности и годы супружества — все ныне померкло и отошло в прошлое: через три дня ружья были повернуты прикладами вверх, глухо били барабаны, на кладбище прогремели три залпа; в стороне робко жалась стайка недоумевающих детей, одетых в черное; потом, у выхода, старый генерал поочередно обнял их и расцеловал и уверил, что они могут приходить играть в Белмонт, когда только им захочется, и вволю рвать яблоки, и делать все, что вздумается. В ответ на все это бедная одинокая женщина во вдовьей накидке, смотревшая из окна близстоящего дома, преисполнилась глубокой благодарности.

Глава XCVI

О ЗАКОННОЙ МИССИС НАТТЕР ИЗ МЕЛЬНИЦ И ОБ ИЗВЕСТИИ, КОТОРОЕ ПОЛУЧИЛ МИСТЕР МЕРВИН

Доктор Тул вышел из дома Стерка растерянный, в подавленном настроении. Он окинул взором серый фасад и окна, в которых отражалось красноватое солнце; сейчас, в четвертом часу пополудни, дом показался ему иным — словно бы опустевшим. Доктор оглядел улицу вплоть до заставы, потом обратился в сторону Мартинз-роу и Мельниц. Внезапно ему пришла на ум бедная Салли Наттер. В приступе раскаяния Тул замолотил концом трости по мостовой — он не мог простить себе, что забыл поговорить о ней с судьей Лоу. Впрочем, особого смысла в таком разговоре, наверное, и не было: ряд важнейших обстоятельств, связанных с этим делом, оставался ему совершенно неизвестен.

Посланец мистера Гэмбла поднялся наверх, к дверям спальни миссис Наттер; получив разрешение войти, он почтительно испросил позволения ознакомить хозяйку дома с коротким документом, зачитать который было ему поручено.

Суть документа сводилась к тому, что супруг Мэри Мэтчуелл, Арчибальд Дункан, проживавший в Дублине, обвинил ее в двоемужии; на основании этого документа был подписан приказ об ее аресте; констебли прибыли в Чейплизод с предписанием задержать означенную преступную особу и препроводить ее к месту заключения; им поручалось также принять меры для немедленного изгнания из Мельниц сопровождающих правонарушительницу лиц; наконец, сообщалось, что мистер Чарлз часа через полтора прибудет самолично, с тем чтобы поздравить свою верную супругу с окончанием всех злоключений и вступить в прежнее владение собственностью.

Легко представить, как Салли Наттер восприняла эти новости: молитвенно сцепив пальцы и не сводя глаз с официального гонца, она не в силах была вымолвить ни слова, не в силах была заставить себя поверить в услышанное. Не успел, однако, чтец добраться до конца упоительного канцелярского послания, как из гостиной долетел пронзительный вопль, чьи-то голоса вступили в ожесточенную перебранку, грохнуло и зазвенело разбитое стекло; густой бас не скупился на проклятия, а баритоны сыпали ругательствами; с улицы доносился хохот кучеров, наблюдавших за побоищем через окно; этот неистовый разнузданный шум заставил бедняжку Салли — уже привыкшую за это время к дебошам — прижать руку к сердцу и затаить дыхание. Но это буйство было последним, знаменовавшим перелом к умиротворенности: злого духа изгнали — и в обители, сотрясенной и оглушенной, должно было вскоре воцариться спокойствие.