Стивен Кинг - Противостояние

Теперь Абагейл сидела в тени вяза, растущего во дворе Ноглерсов, и видела, что в двухстах ярдах от нее проселок обретает твердое покрытие. В том месте Фримантл-роуд переходила в дорогу, находившуюся в ведении округа Полк. От жары воздух над гудроном мерцал, и казалось, что на горизонте разлита ртуть, сверкающая, как вода во сне. В такой жаркий день человек всегда видел вдалеке что-то похожее на ртуть, но не мог разглядеть как следует. По крайней мере она никогда не могла…

Дэвид умер в тысяча девятьсот тринадцатом от гриппа, не очень-то отличавшегося от теперешнего, убившего столько человек. В тысяча девятьсот шестнадцатом, в тридцать четыре года, она вышла замуж за Генри Хардести, чернокожего фермера из округа Уилер на севере. Он специально приезжал, чтобы ухаживать за ней. Генри остался вдовцом с семью детьми, но пятеро из них уже выросли и покинули родные места. На семь лет старше Абагейл, он успел стать отцом еще двух детей, прежде чем трагиче ски погиб в конце лета тысяча девятьсот двадцать пятого года: его придавил перевернувшийся трактор.

Годом позже она вышла замуж за Нейта Брукса, и люди начали сплетничать – да, люди сплетничают, как же они это любят, иногда даже кажется, что никаких других дел у них просто нет. Нейт прежде работал у Генри Хардести и стал ей хорошим мужем. Возможно, не таким милым, как Дэвид, и, уж конечно, не таким надежным, как Генри, но он был достойным человеком, который во многом слушался ее советов. Когда женщине уже немало лет, это всегда приятно – точно знать, кто в доме хозяин.

Шестеро ее мальчиков принесли урожай из тридцати двух внуков и внучек. Тридцать два внука и внучки, в свою очередь, произвели на свет девяносто одного правнука и правнучку, а к началу эпидемии Абагейл уже могла похвастаться тремя праправнуками. Их было бы больше, если бы не таблетки, которые теперь принимали девушки, чтобы не рожать детей. Им казалось, что кровать – еще одна игровая площадка. Абагейл жалела их, раз уж им приходилось жить по таким правилам, но никогда об этом не говорила. Только Бог мог судить, грешили они, принимая эти таблетки, или нет (а не тот старый лысый пердун в Риме – матушка Абагейл всю жизнь ходила в методистскую церковь и чертовски гордилась тем, что не имела ничего общего с этими заносчивыми католиками), но Абагейл знала, чего они лишают себя: экстаза, который приходит, когда ты стоишь на краю Долины Тени, экстаза, который приходит, когда ты полностью отдаешься своему мужчине и своему Богу, когда говоришь: Твоя воля будет исполнена и Твоя воля будет исполнена; конечного экстаза полового акта в присутствии Господа, когда мужчина и женщина переживают вновь древний грех Адама и Евы, только омытый и освященный кровью агнца.

Ох, ну да ладно…

Она хотела выпить глоток воды, она хотела быть дома, в кресле-качалке, она хотела, чтобы ее оставили в покое. Теперь она видела слева от себя отблеск солнца на крыше курятника. Еще миля, не больше. Часы показывали четверть одиннадцатого, а значит, шла она достаточно быстро для такой пожилой девчушки. Сейчас она доберется до места и проспит в тени до вечера. Никакой это не грех. Особенно в ее возрасте. И Абагейл, шаркая ногами, двинулась дальше по обочине, ее тяжелые башмаки теперь покрывал толстый слой пыли.

Да, потомков у нее хватало, чтобы не остаться одной в старости, а это что-то да значило. Некоторые, вроде Линды и никчемного коммивояжера, за которого она вышла замуж, никогда не приезжали, но другие – хорошие, такие как Молли и Джим или Дэвид и Кэти, – с лихвой заменяли тысячу линд и никчемных коммивояжеров, ходивших от дома к дому и продававших кастрюли-сковородки, позволяющие готовить без воды. Последний из ее братьев, Люк, умер в тысяча девятьсот сорок девятом, в возрасте восьмидесяти с чем-то лет, а последний из ее детей, Сэмюель, – в тысяча девятьсот семьдесят четвертом, в пятьдесят четыре года. Она пережила своих детей, чего вроде бы делать не следовало, но, похоже, Господь имел на нее особые виды.

В тысяча девятьсот восемьдесят втором, когда ей исполнилось сто лет, ее фотография появилась в омахской газете, и с телевидения прислали репортера, чтобы он снял о ней сюжет. «Благодаря чему вам удалось дожить до столь почтенного возраста?» – спросил молодой человек, и на его лице отразилось разочарование, когда она ответила: «Благодаря Богу». Они-то хотели услышать рассказ о том, как она ела пчелиный воск, или воздерживалась от жареной свинины, или всегда спала, задрав ноги. Но она никогда этого не делала, так чего врать? Бог дает жизнь и забирает ее, когда Он того хочет.

Кэти и Дэвид подарили ей телевизор, чтобы она смогла увидеть себя в выпуске новостей, и она получила письмо от президента Рональда Рейгана (тоже далеко не желторотого юнца), поздравившего ее с «преклонным возрастом» и поблагодарившего за то, что она голосовала за республиканцев всю жизнь. Ну а за кого еще она могла голосовать? Рузвельт и его окружение были коммунистами.

Когда ей исполнилось сто лет, городской совет Хемингфорд-Хоума «навечно» избавил Абагейл от налогов в связи с тем самым «преклонным возрастом», с которым поздравлял ее Рональд Рейган. Ей выдали сертификат, в котором указывалось, что она – самый старый человек во всей Небраске, как будто маленькие дети стремились ей подражать. С налогами, однако, они хорошо придумали, хотя все остальное она считала полнейшей глупостью. Если бы они не сделали этого, она бы потеряла оставшийся у нее клочок земли. Большей части земли семья лишилась давным-давно. Владения Фримантлов и мощь «Грейнджа» достигли расцвета в волшебном тысяча девятьсот втором году, а с тех пор постепенно пошли на спад. У нее осталось только четыре акра. Что-то ушло на уплату налогов, что-то продали из-за нехватки денег… и, пусть она и стыдилась в этом признаться, землю в основном продавали ее сыновья.

В прошлом году она получила письмо от какого-то нью-йоркского объединения, которое называлось «Американское геронтологическое общество». В письме говорилось, что она – шестая по возрасту из всех граждан Соединенных Штатов Америки и третья из женщин. Самый старый американец жил в Санта-Розе, штат Калифорния. Этому человеку из Санта-Розы исполнилось сто двадцать два года. Она попросила Джима вставить письмо в рамку и повесила его на стену рядом с письмом от президента. Джим сделал это лишь в феврале нынешнего года. Тут Абагейл поняла, что именно тогда в последний раз видела Молли и Джима.

Она дошла до фермы Ричардсонов. Уставшая донельзя, привалилась к ближайшему заборному столбу и с вожделением посмотрела на дом. Внутри ее ждала прохлада. Прохлада и уют. Она чувствовала, что может проспать вечность. Но прежде чем прилечь, она должна была сделать еще кое-что. Множество животных умерло от этой болезни – лошади, собаки, крысы, – и ей хотелось узнать, не постигла ли кур та же судьба. Если бы выяснилось, что столь долгий путь она проделала только ради созерцания дохлых кур, оставалось бы лишь горько рассмеяться.