Клод Фаррер - Дом Людей Живых

Господин офицер, к этой-то именно Тайне, моему законному наследству, мы и подходим теперь. Еще раз извините меня за многословие. Я не мог обойтись без него, рискуя быть непонятным; но в настоящее время ничто не препятствует мне удовлетворить вашу просьбу, изъяснив вам правдиво то, что мой сын, внук и я делаем здесь с госпожою де***, вашей подругой.

XVIII

Еще раз маркиз Гаспар открыл свою табакерку. Но он не закрыл ее более и не нюхал, держа открытою на ладони.

— Сударь, — снова начал он, — я не претендую на звание ученого, так же, как, полагаю, и вы. Тем не менее, мы знаем столько же, как и все другие, о природе загадочного явления, называемого Жизнью. Я говорю «столько же»; это не слишком много, ибо, поистине, никто не знает, не знал и не будет знать никогда, что есть «жизнь». Нам доступно, однако ж, познание некоторых явлений в жизни живого существа, исчезающих, когда наступает смерть. Мой наставник, граф Сен-Жермен, знал эту истину. Уверенный в правильности своего пути, он никогда не уклонялся от него, хотя и ступал по этому пути семимильными шагами. Он никогда не был ни магом, ни волшебником, как именовала его глупая чернь, но был одарен разумом философа, опытом и гением. Ничего более! Тайна, которую он открыл и которую он завещал мне, Тайна Долголетия — основана исключительно на глубоком и точном познании Природы.

Я не собираюсь, сударь, изъяснять вам эту тайну с точностью, с какой математики доказывают свои теоремы. Мой наставник, быть может, сумел бы это сделать. Я слишком невежествен, чтобы рискнуть на это. Да и не все ли равно? Вы желаете знать, не правда ли, какую роль во всем этом играет госпожа де***, ваша подруга?

Мы к этому приближаемся.

Как живые существа, сударь, мы состоим из элементов, атомов или клеток, которые рождаются в нас, живут в нас, умирают, замещаясь другими подобными же элементами, рожденными от прежних. Проницательные умы полагают, что наше сегодняшнее тело не содержит более ни единой частицы той субстанции, из которой оно состояло десять лет назад. Эта беспрерывная трансформация, это постоянное возобновление наше и составляет одно из явлений, характеризующих жизнь, о котором мы только что говорили.

Возобновление это совершается неодинаково у всех существ и во всякий период их существования. У ребенка, который растет, каждый отмирающий атом уступает место двум новым. У старика, напротив, много элементов отмирает, и немногие являются им на смену. Наконец, у умирающего, близкого к могиле, клетки перестают замешаться.

Размышляя об этой истине, мой наставник открыл Тайну, благодаря которой я имею честь беседовать с вами, вместо того, чтобы покоиться, как мне подобало бы, на каком-нибудь кладбище, уже достаточно попорченным червями.

Я не колебался бы открыть вам эту Тайну, если б даже она была ужасной. Нужно ли повторять, сударь, что всякое желание ваше здесь должно быть исполнено, кроме одного лишь, — не этого? Так вот. Мы стареем и умираем потому, что наши клетки утратили способность производить новые клетки, которые продолжали бы нашу жизнь, потому что тело наше сделалось неспособным к этому восстановлению, которое молодой организм выполняет без всякого усилия. Прекрасно. Сударь, почему же нам не возложить того, что стало слишком тягостным для нашей старой плоти, на другую плоть, молодую и сильную, которая свободно сможет работать за двоих, и даже не заметит этой добавочной работы?

Я не знаю, какие разумные возражения можно было бы сделать против этого. Так думал мой наставник. Я думаю так же, как он. Мой сын и мой внук тоже. Без всякого неблагопристойного чванства, я полагаю, что следует считаться с единогласным решением, когда четверо судей стары и, следовательно, по мудрости стоят не четырех, но сорока. Я надеюсь, что вы согласитесь с этим.

Госпожа де***, ваша подруга, находится здесь добровольно… или почти добровольно, чтобы любезно работать для нашей пользы и омолаживать наши старые организмы, неспособные более омолаживаться сами.

В руке маркиза Гаспара открытая табакерка вдруг захлопнулась с легким сухим стуком, хотя маркиз Гаспар позабыло том, чтобы втянуть в себя понюшку табаку.

Я все еще сидел против моих хозяев. Казалось, я был свободен: никаких пут, никаких оков. Казалось, я мог встать, идти, наносить удары, — «казалось»… На самом деле, неодолимая сила налегла страшной тяжестью на все мои члены; я был парализован в самом полном, в самом жестком смысле слова. Для спасения моей жизни, для спасения моей души, для спасения женщины, которую я любил, я не мог бы, по велению даже самого Бога, поднять хотя бы один палец, не мог бы склонить ресницы…

Маркиз Гаспар имел возможность спокойно закончить свой ужасный ответ. И ужас, пронизывавший насквозь, все мои фибры, не отражался на моем окаменевшем лице.

Хищник молчал. И минутами мне казалось, что я слышу в воздухе взмахи крыльев, — крыльев вампира.

XIX

Внезапно маркиз Гаспар заговорил снова.

— Господин офицер, я полагаю, что ваше любопытство удовлетворено. Если, однако ж, в вас остается какое-либо сомнение или неясность, я готов их рассеять. Мое скромное мнение таково, что лучше осветить все вопросы, ничего не оставляя в тени. Поэтому позвольте мне дополнить вышесказанное разъяснением некоторых подробностей, и удостойте извинить мое многословие. Впрочем, если оно вам докучает, вы имеете полную возможность избавиться от него: спите. В противность тому, что я говорил только что, дальнейшее не является необходимым для правильного понимания дела.

Однако, я все же решусь продолжать. Госпожа де***, ваша подруга, находится здесь — теперь вы это знаете, — чтобы работать в нашу пользу, возобновлять нас и омолаживать. Быть может, принимая во внимание любовь вашу к этой даме, вы пожелали бы узнать подробнее об ее работе, столь чудесной, и из которой мы извлекаем столь большую пользу? Я ни за что не хотел бы скрывать от вас это.

Господин офицер, я не буду говорить о том, каким образом во все времена люди, преимущественно врачи, пытались «переливать» молодую жизнь в старое тело. Я говорю «переливать», разумея тот грубый опыт, который повторялся столько раз без успеха и который состоит в переливании крови сильного человека в артерии человека ослабленного. Все это глупости и варварство. Само собой, мой наставник не пользовался для достижения своих целей никакими медицинскими приемами. Он считал себя химиком, даже алхимиком, но не ветеринаром, ни цирюльником. Он предпочтительнее искал в глубине своих реторт, чем на острие грубого скальпеля. И он нашел.

Время его открытия мне неизвестно. Но нет сомнения, что граф Сен-Жермен жил несколько столетий, и это было бы необъяснимо, если б Тайна Долголетия не была открыта очень давно. Тайна эта имеет некоторое сходство с новейшими применениями электричества и магнетизма. Вы видите, сударь, насколько этот великий человек опередил свое время. Если я говорю об электричестве, не думайте, что мой наставник занимался тем, что бил кошачью кожу или заставлял прыгать лягушек. В его руках был философский камень, и он не нуждался в ртути для того, чтобы позолотить или посеребрить что-либо. Часто он развлекался, перенося, словно по волшебству, материю одного металлического предмета на другой предмет, из иного металла. Однажды я видел своими глазами, как он таинственным образом перенес из одной комнаты в другую, через плотные стены и запертые двери, свежесрезанную ветвь розового куста с двумя развернувшимися цветками, бутоном и листьями. Я оцепенел от изумления; но граф объяснил мне, что в этом не было ничего удивительного, ибо всякая субстанция может быть временно разложена на мельчайшие атомы, которые легко проходят сквозь такие грубые препятствия, как двери из дерева и стены из камня. «Настанет время, — утверждал он, — когда материя и движения, которые, впрочем, суть едины, „экстерриоризируются“ так же легко, как уже теперь экстерриоризируются запахи, звуки и свет».