Елена Усачева - Большая книга ужасов – 65 (сборник)
Шульпяков тихо засмеялся. Топот накатил.
– Тут она!
Вдруг стало светло. Так светло, как будто я умерла и уже перенеслась в рай, где вечный день, цветут яблони и порхают птички.
Птица и правда пропела. Оглушительно, надрывно. Я сдвинулась, чтобы фары так не били в глаза, и разглядела нашу машину. Сигналил клаксон. Как птичка.
Мама приехала.
– Маша! Ты ужасно выглядишь, – было первое, что сказала моя мама. – Мальчики, что вы здесь забыли? – спросила она подбежавших.
И все с криками бросились прочь. А я снова обняла грабли и заплакала. Лоб жутко заболел.
Сквозь крики прорвался собачий лай.
– Шамшут, – тихо произнесла мама. – Ко мне.
Взвизгнув, Шарик бросился к маме. Но тут же отпрянул и для порядка гавкнул на Шульпякова.
– Ко мне, – повторила мама.
Шульпяков выпрямился. Все-таки зверюга успела его исцарапать. Кровь текла по руке, на голом плече виднелись царапины.
– Шульпяк! – ахнули в темноте.
– Что происходит?
Мама с удивлением смотрела на меня. Я сейчас тоже была не красавица. Руки страшенные, про лицо молчу. Я попыталась плотнее запахнуться, под рукой почувствовала незнакомую ткань.
А потом прилетел камень, ударил о лавочку. Ком грязи впечатался в капот машины.
– У вас что, война?
Поднялся крик и вой. Шарик вырвался из маминых рук и нырнул во тьму. Оттуда завопили, поплыл девчачий визг. Шульпяков исчез. Фары выключились. И я наконец-то поднялась по ступенькам.
– Зина! Закрой дверь, – раздался голос бабушки.
Она сидела на террасе, на лавке. В темноте. Я не стала тянуться к выключателю. И так все было понятно.
Взрослые сразу ушли в комнату, а я осталась в кухне. Болели руки, болело лицо, но внутри было странно пусто и легко. Словно я уже умерла и могу свободно летать.
Шарика не стали сажать на цепь. Оставили около крыльца, и теперь он никого не подпускал к террасе. Камни стучали о забор – перебросить их через палисадник ни у кого не получалось. Иногда орала сигнализация. Тогда исчезали другие звуки. И это было хорошо.
Заплакал Шарик, ему, бедному, досталось.
Я вытащила из кармана крестик и повесила на шею. Пускай будет. Пользы никакой, но и вреда тоже.
Руки дрожали. Все хотелось их чем-нибудь занять. Выпила чашку молока. Мало. Пока наливала из банки, пролила. Белая лужица растеклась по клеенке, прикрыла бок гигантской клубничины. Секунду лужица оставалась в состоянии покоя, а потом вдруг из нее выросло щупальце. Оно повело вверх белесую линию. Стали вырисовываться печатные буквы.
«Н»… «Е»…
Не..
«Б», «О»…
Я опрокинула чашку, замазывая слово. В последний момент там появилась буква «Й».
Ах ты Юлечка, Юлечка! Советуешь не бояться. А чего мне тут бояться? Тебя, что ли, мертвую? Мне живых бояться надо.
– Собирайся!
Мама ворвалась на кухню. За ее спиной как два крыла взлетели занавески.
– Отец приедет завтра утром, разберется, что здесь и почему. Что ты застыла? Вставай!
Голову словно обдало ледяной водой. Я все поняла. Вот уже несколько дней Юлечка пытается меня оставить в деревне. Прошлой ночью должно было завалить меня, а не Вичку. Но я успела увернуться. Если бы не успела, то несколько дней в постели мне было бы обеспечено. Если бы меня поймали Жуки и побили, я бы тоже оказалась в постели. Если бы на меня днем упал дом, то ни на какие Соловки я бы не поехала. Любовь – она тоже держит. Поэтому несчастный Шульпяков полез целоваться. Поэтому согласился спустить Шарика.
– Она нас не выпустит, – прошептала я, кладя пятерню в молочную лужу. – Нам нельзя ехать.
В молоке ранки на руке перестали пульсировать. Я зачерпнула из лужицы и провела мокрой ладонью по лицу. Как же хорошо.
– Прекрати истерить!
Мама не орет. Она говорит тихо. Голос звенит напряжением.
– Пойдем!
– Нет! – отстранилась я. Хотелось быть убедительной, сильной. Но я устала. – Она убьет тебя! Проколет колесо у машины, устроит аварию! Я не знаю, что еще. Она уже пыталась убить Вичку, она заболела бабу Шуру. У нашей бабушки тоже из-за нее радикулит.
Я пыталась объяснить, но слова выходили все не те. Я видела по маме. Она испугалась. За меня, что ли?
– Мамочка, дорогая! – схватила я маму за руки. – Я тебя очень люблю! Только не надо никуда ехать! Надо остаться! Надо здесь от нее избавиться. Она нам не даст уехать! Она что-нибудь сотворит!
Мама перехватила мою руку и потащила меня на выход.
– Вещи отец заберет! – крикнула мама.
Я поняла, что сейчас случится страшное. Что мама запихнет меня в машину и поедет. И что сумасшедшая Юлечка ее убьет. Убьет из-за меня.
– Нет! – завопила я, падая на пол. – Нельзя! Мамочка! Нельзя! Мы не поедем! Она не выпустит! Она убьет! Нет!
Я орала и билась. На террасе я освободилась и прыгнула к чулану. Дверь, хилый замок. От одного удара он потерял все гвозди.
– Не поеду! Нет!
Я пыталась залезть под кровать. Меня вытащили. Сотни рук держали меня. Они обхватывали меня за плечи, за голову, за лодыжки, за талию.
– Нельзя! Нет! Мамочка! Неееет!
– Святую воду! Святую воду! – причитала бабушка. – И на Соловки ее отвези.
– Отвезу, отвезу, – шептала мама.
На меня постоянно что-то лили. Я отфыркивалась и пыталась объяснить. Не получалось. Лицо мамы было сосредоточенным.
А потом силы закончились. Мне стало все равно.
Мама вела меня к машине. И я решила, что если с мамой что-то случится, то я тоже умру. Здесь же и умру. Утоплюсь в речке, спрыгну с крыши. Полезу в заброшенный дом. В голове тут же зазвучала музыка. Протяжная музыка длинного беспросветного вечера.
А еще мне показалось, что рядом со мной шагает Юлечка. Капюшон надвинула на лицо, руки безвольно болтаются вдоль тела.
Мама хлопнула дверью машины. Пока мы разворачивались, в свете фар мелькали лица, лица. Их было несчетное количество. Словно вся деревня поднялась.
– Ненормальные, – шептала мама. – Средневековье. Одичали тут на природе.
Затрезвонил телефон.
– Да, отвезу, отвезу, – крикнула в трубку мама. – Ты, главное, не волнуйся. И на Соловки, и к лешему. Я же сказала!
Мама во все это не верит, но не хочет расстраивать бабушку. Ради нее она меня хоть на Северный Полюс отвезет.
– Ты что, правда, все это видишь? – спросила мама уже меня.
– Вижу.
– Дурдом!
Я отвернулась и стала смотреть на резиновый коврик.
Завыл Шарик. Вообще его зовут Джамаль, за черноту. Но Шарик мне больше нравится. Как вариант – Шамшут. Эхом по краю сознания прошла мысль, что неплохо бы зайти к Шульпякову. Как он там? Я все еще в его рубашке.
От нашего проулка машина свернула налево, к Троицкому, а оттуда на большую дорогу. На фоне темного неба была уже видна подсвеченная Троицкая церковь, когда нам навстречу пронеслась «Скорая».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});