Алексей Шолохов - Подвал

– Эй, а ну слезь с нее! – Дима замахнулся совком и пошел на насильников.

Он проснулся. Быстро, будто и не спал, закрыл на минутку глаза, а теперь открыл их. Дима встал, посмотрел в угол, где… Насильники! Он в предрассветных сумерках видел, что комната пуста. Убежали? Нет! Нет, черт возьми! Это сон. Он вспомнил, что побежал на ублюдков и кто-то его ударил. Совок упал, и он проснулся. Увидел ли он лица нападавших или жертвы, Дима не помнил. На самом деле он вообще ни хрена не помнил, кроме того, что у него в комнате совершалось преступление и ему же дали по «соплям». Черт бы с ним самим, но он ничего не помнил из вчерашнего вечера. Последним более или менее четким воспоминанием было то, что они с Семеном усаживаются в плетеные кресла. Потом все словно в пелене, причем такой густой, что, если бы насильником был он… Нет!

Подобную мысль как-то, в момент философско-ностальгического настроения, высказал один из его поклонников-собутыльников. Нет, не то что кого-то изнасиловал. Он как раз обмолвился о своих страхах.

– Напиваюсь до синих веников, – начал он.

– Не ты один, – поддержал его Дима.

– Не знаю, понимаешь ли ты меня, – пролепетал мужчина.

– Объясни, – сказал Сысоев. Возможно, объяснения помогут ему в… В чем, мать его?! На тот момент он не писал уже с полгода, пропивал гонорар за переиздание первой книги. Пусть говорит. Если это не поможет, то и не навредит наверняка. И он сказал. Он объяснил так, что это иногда всплывало в памяти.

– Я ничего не помню. – Просто и без всех этих соплей. Мол, не помню, и все. Но собеседник его удивил: – Сидим, выпиваем, а потом бах, – он проводит рукой перед лицом, – и я уже просыпаюсь дома. Понимаешь?

Откровенно говоря, он ничего не понимал, но кивнул, чтобы рассказ не поразил его откровенностью. Но тут же понял, что в любом случае ему придется выслушать собутыльника.

– То есть промежуток времени от, – мужчина поставил рюмку, – и до моего пробуждения будто вырывается из моей жизни. И знаешь, что я думаю?

Черт! Да ему было наплевать, что думает он.

– Что? – вежливо спросил Дима.

– Я думаю, хорошо, что я просыпаюсь дома…

– Хм. Конечно, под забором оно как-то неуютно. – Дима улыбнулся. Вот что его беспокоило.

– Забором? Ты сказал, забором?!

Дима понял, что разговор с этим философом его утомил.

– Забор покажется чудом, волшебной сказкой, если ты проснешься на нарах.

Чушь, бред. При чем здесь нары?

– В этот промежуток, когда ты ни хрена не помнишь, ты можешь натворить такого… Убить кого-нибудь, украсть, изнасиловать…

Дима поперхнулся.

– А самое страшное, ты можешь оказаться не в то время и не в том месте. Рядом с изнасилованной женщиной, злой на всех козлов-мужиков, у разбитой витрины ювелирного магазина, у трупа с проломанным черепом. А результат один – ты на нарах.

– То есть как?

– Да вот так! Кому-то надо, чтобы не страдала раскрываемость преступлений, кому-то на пенсию без висяков, а кому-то повышение по званию. А тут ты тепленький, ни хрена не помнящий. Удачное стечение обстоятельств, но только не для тебя. Для тебя сей печальный факт ни больше ни меньше как плата за разгульный образ жизни.

Во как! Подобные разговоры во хмелю вроде как говорили о том, что не все потеряно, человек понимает, что выбрал неверный путь. И, казалось бы, эти мысли должны приводить к завершению этой беды. Так нет же, философ куда-то улетучивается, и тело, оставшееся на барном стуле, намахнув очередную рюмку, быстро переключается на разговор о последнем бое Поветкина с каким-нибудь «мешком» или о беготне по полю одиннадцати «мешков» сборной России.

Сейчас слова безымянного (он плохо запоминал имена однодневных собутыльников – сплошные Саши-Андреи-Ромы) вспомнились не случайно. Провалы в памяти у него были и до этого, но здесь и сейчас ему снились сны, мало отличающиеся от реальности. Сны, после которых ждешь, что через порог ввалится Стасыч со словами: «Нарушаем?»

С ним явно что-то не то. Сны, какие-то угрызения совести. По большей части ему было стыдно за то, что он напивается до беспамятства. Казалось бы, чего сложного – взять и не пить? Так нет же, он и сейчас, переживая и обдумывая возможное попадание на нары из-за своего пристрастия к алкоголю, подошел к холодильнику в поисках пива. Оно было. Четыре бутылки аккуратненько выстроились на дверной полке. Он обрадовался, словно ребенок, катающийся на пони.

– Только пони не может привезти на нары, – с печальной улыбкой произнес Дима, достал бутылку пива и посмотрел на ноутбук. Пожиратель текстов ждал новой порции букв. С этим надо что-то делать, но сначала…

Дима открыл бутылку и сделал несколько глотков.

Он практически весь день провел в сарае.

Дима сидел в кресле и печатал на ноутбуке. На свой страх и риск он впихивал в глотку этого прожорливого монстра слово за словом. А что ему еще оставалось делать? После звонка Андрея и его обещания приехать через пару дней он готов был писать шариковой ручкой на разлохматившихся обоях в комнате. Боялся ли он своего друга? Нет. Он боялся другого. Он боялся обвинений от друга, что он поменял любимую работу на бутылку, что он болтун. Обещания «порвать» всех в жанре хоррор если и были (нет, они, конечно, были – он же видел интервью в журнале), то он их не помнил. Ему прислали вопросы по электронной почте, и он просто ответил на них. Наверное. Он ответил, как считал нужным, естественно, выпив до этого. Вполне возможно, что в тот момент в его захмелевшем мозгу родился план по спасению отечественной литературы в целом и жанра хоррор в частности, но сейчас он ни черта не помнил.

Бах – и на нары.

Да, пьянка становилась проблемой. Сегодня с утра он выпил бутылку пива, да рядом, у кресла, стояла еще одна, но он ее так и не открыл. Он думал об этом слишком уж часто, как ему казалось. Хороший знак: раз он об этом думает, значит, не все потеряно. С одной стороны, здесь ничего необычного нет: нервы, переживания и все такое, но с другой – что-то заставляло его паниковать. Сысоев понимал, что это ненормально, что каждодневная доза спиртного рано или поздно приведет его к зависимости. Алкоголизм как он есть.

Беда была в том, что остановиться у него не было сил. Слишком поздно. Он взял бутылку, открыл ее о подлокотник кресла и отпил. Что бы ни случилось после завершения работы – ноутбук сотрет текст или его похитят инопланетяне, – Дима собирался пройтись и, возможно, выпить хотя бы одну бутылочку пива.

Он закрыл ноутбук, встал и положил его на место. Погрозил пальцем, взял бутылку и вышел из сарая.

Дима сел на скамейку под яблоней. Отсюда был хорошо виден вход в его половину дома. Вход в пристройку закрывал ствол грушевого дерева. Если он садился на другой край, чтобы видеть дверь комнаты Веры, то собственную он не видел. Но ему почему-то хотелось видеть обе. Через пару минут он понял почему. Он, наверное, отвлекся, когда посмотрел на свою дверь, она оказалась открытой. И раз мимо него никто не проходил, значит…