Джозеф Ле Фаню - Дом у кладбища

С дикими животными, что заперты в клетках зверинца, тая в себе неукротимый инстинкт действия, который горит у них в зрачках и подрагивает в каждом мускуле, — вот с кем сходствует сейчас наш герой: взор его сверкает, черные локоны развеваются, пока он взволнованно расхаживает из угла в угол по своему обшитому кедром кабинету. То и дело посещает его новая надежда, то и дело рождается новое предположение — и тогда он вновь пристально изучает письмо баронета или берется за свидетельство о смерти Арчера, и час за часом летит незаметно, в стремительной смене воздушных призраков.

Между тем слуга судьи Лоу, пришпоривая лошадь, мчался во весь опор по пустынной дороге, дрожавшей от непрерывного грохота копыт, которые высекали из камней радужные искры, а выше по течению реки, в Мельницах, затеянная миссис Мэри Мэтчуелл пиршественная оргия была в самом разгаре. Она и Грязный Дейви вновь прониклись друг к другу самыми дружественными чувствами. Подобные союзы подвержены бурным превратностям, в данном случае также не обошлось без размолвки, память о которой очаровательная леди запечатлела под левым глазом джентльмена при помощи медного подсвечника. Выразительная внешность юриста все еще сохраняла желто-зеленые переливы, свидетельствующие о его благополучном выздоровлении. Впрочем, немногие философы могут сравняться по готовности к безоговорочному всепрощению с отъявленными пройдохами, когда последним выгодны пламенные объятия приятельства. Медный подсвечник легче было заподозрить в тяжких переживаниях по поводу случившегося, нежели в данную минуту Грязного Дейви.

Грязный Дейви прихватил с собой своего секретаря — разудалого выпивоху, который, переняв мошеннические повадки хозяина, был с ним на короткой ноге; сам же патрон, подобно еще несовершеннолетнему принцу Гарри{213}, снисходил в своих забавах до общества простолюдинов и пил с ними за одним столом, да и Мэри Мэтчуелл, признаться, несмотря на мрачную задумчивость, отнюдь не гнушалась при каждом взрыве сардонического веселья отхлебнуть глоток-другой из чаши с пуншем наряду с прочими членами честной компании.

Нежданное воскрешение Чарлза Наттера столь же мало повлияло на юридические притязания Мэри Мэтчуелл, сколь и его предполагаемая кончина — на неколебимую стойкость ее духа. Вдовой ли, женой ли, но она твердо вознамерилась окончательно закрепить свои права, и единственный поворот событий, которого она всерьез опасалась, заключался в том, что вдумчивые присяжные и знающий судья при содействии опытного палача могут раньше положенного срока избавить мистера Наттера от бремени супружеского долга и изъять его мирские сокровища в пользу короны.

Ожидалось, что на следующий день из того суда, куда миссис Мэтчуелл заявила свои претензии, поступит письменный вызов, на который возлагались большие надежды. В предвкушении важного события союзники, ненадолго разошедшиеся, вновь заключили мир. Миссис Мэтчуелл простила законнику неуважительные выражения, а тот выбросил из головы всякое воспоминание о медном подсвечнике; теперь, забыв взаимные обиды и преисполнившись самодовольства, они праздновали за чашей пунша одержанную совместно победу.

Вняв советам, М. М. выразила согласие сохранить за бедной Салли Наттер ее спальню до полного завершения своей кипучей деятельности в области права. Затравленной леди оказывали поддержку в постигшей ее напасти достойный священник, честный доктор Тул и, в немалой степени, статная и стройная нимфа, непреклонная ее защитница, неустрашимая Магнолия. Цветущая молодостью амазонка не менее чем дважды навлекала на себя гнев обосновавшейся в гостиной Мельниц угрюмой вещуньи, уже готовой вступить с ней в прямое единоборство. Но судьба распорядилась иначе: всякий раз поединок исчерпывался формальным вызовом и не шел далее вдохновенного зачина, посредством которого слабый пол стойко продолжает традицию громовых диалогов, неизменно предшествующих рукопашным схваткам гомеровских героев{214}.

Памятное пиршество состоялось в канун великого триумфа. На следующее утро Салли Наттер должна была быть скальпирована, зажарена и съедена — и потому ночь прошла в сопровождении выкриков, плясок и песнопений самого дикарского свойства. В гостиной, где дымилась чаша с пуншем, расположился беспутный слепой скрипач, закоренелый грешник, душа компании, он горланил скабрезные песенки под фальшивое повизгивание своего инструмента и с неутомимым вакхическим одушевлением развлекал собравшихся сальными шутками, едкими насмешками и непристойными россказнями. О ты, Ларри Клири, ты — питомец муз и порока! Как живо ты представляешься моему взгляду… Я и сейчас словно вижу перед собой твою уродливую, в яминах оспы, плутовскую физиономию: растянув рот в ухмылке до самых ушей, ты строишь невообразимые гримасы, в приступе буйного веселья отчаянно вращаешь невидящими глазными яблоками, а с твоего разгоряченного лба катятся крупные капли пота.

Дым стоял коромыслом и на кухне: костлявая служанка М. М. услаждала себя в обществе бейлифа и внушающей страх дебелой одноглазой шлюхи; та, настроившись в подпитии на воинственный лад, вертела кулаками у них перед носом.

Бедная маленькая Салли Наттер и ее горничные, заточенные в спальне без сна и отдыха, терпели муки ада. Сказать по правде, преисполненная испуга неприметная душа Салли давно бы уже вырвалась на простор в поисках мира и спокойствия, если бы только этому не противились всеми силами ее соседи и ее законник.

Просто удивительно, сколь долгое время какая-то одна важная тема, пусть даже все относящееся к ней переговорено уже тысячу раз, может служить предметом толков среди тех, кто бдит за кухней и детской. За день редко выпадали полчаса, когда добросовестные служанки не обсуждали бы вместе со своей достойной госпожой ужасающую Мэри Мэтчуелл. Все до единой — правда, в различной степени — невообразимо перед ней трепетали. Некромантические притязания миссис Мэтчуелл только усугубляли их панический страх — тем, что придавали ему еще большую неопределенность. Мэри Мэтчуелл благодаря сверхъестественной интуиции знала, казалось, мысли и намерения каждого; двигаясь крадучись, бесшумно, она всегда вырастала поблизости, там, где ее меньше всего ожидали. Ее огромные немигающие глаза, в которых, по слухам, мерцали в темноте зеленые искры, как у кошки; ее голос, подчас грубый и хриплый, обладавший необыкновенной зычностью, — все эти приметы давали пищу подозрениям, будто это переодетый мужчина. Вдобавок миссис Мэтчуелл не брезговала ругательствами и могла осушить такую емкость, которая свалила бы под стол драгуна, однако на нее выпивка ничуть не действовала, разве что подпитывала ее сатанинские способности. Ко всем божьим созданиям миссис Мэтчуелл испытывала столь неприкрытую, яростную ненависть, что эта упорная, неукротимая злоба вселяла в них страх и повергала в транс. Загадка день ото дня делалась все более тягостной: всяк ощущал на себе — или, может быть, воображал — носившиеся в воздухе флюиды, которые отнимали всякую способность к сопротивлению и выбивали почву из-под ног.