Джозеф Ле Фаню - Дом у кладбища

Капитан Ричард Деврё прочитал эту безыскусную записку, перечитал еще раз и тихо спросил:

— О сэр, можно мне оставить это у себя, ведь это мне написано, — можно?

Кому приходилось слышать дивное эхо в окрестностях Килларни, когда рожок умолкает, но сыгранная мелодия отзывается издали — и до слуха вновь доносятся словно рожденные волшебством обрывки отзвучавшей музыки, те, наверное, отыщут в памяти нечто сходное с воздействием мыслей и переживаний давнего прошлого: на самый короткий миг являются нам из пучины вечного безмолвия нежные и грустные признания, что слетели с давным-давно исчезнувших уст.

Простые и печальные слова прощания — других уже не суждено было ему услышать — много-много раз одинокими ночами твердил вслух капитан Деврё и без конца восклицал и восклицал в ответ:

— Знала ли, знала ли ты, как я тебя люблю? Нет, никогда, никогда! Никогда я не полюблю никого, кроме тебя. Любимая, любимая моя, ты не можешь умереть. О нет, нет, нет! Ты должна быть со мной — здесь, здесь!

И капитан Деврё бил себя кулаком в грудь, где стучало сердце, пылавшее к Лили Уолсингем страстной и чистой любовью.

Глава XCI

КОЕ-КАКИЕ ДОКУМЕНТЫ ПОПАДАЮТ К МИСТЕРУ МЕРВИНУ;

РАЗГУЛ ВЕДЬМОВСКИХ СИЛ В МЕЛЬНИЦАХ

Мне неловко в этом признаться, но вскоре после того, как воскресным полднем Дейнджерфилд побеседовал с мистером Мервином на кладбище, застигнув его врасплох среди могильных плит, большеглазый юный джентльмен с длинными черными волосами сел, по наущению своего собеседника, за письменный стол. «Хиллзборо» был назначен к отплытию на следующий день, и письмо мистера Мервина, с содержавшимися в нем вопросами, а также чеком на двадцать гиней, отправилось с этим судном, едва подул попутный ветер, из дублинской бухты прямиком в столичную адвокатскую контору «Братья Элрингтон».

Утром того дня, события которого я описывал на протяжении нескольких последних глав, мистер Мервин получил следующий ответ:

«Сэр!

Произведя розыск запрошенных Вами бумаг, мы обнаружили один документ, близкий по содержанию к Вас интересующему. С Вашего позволения и в соответствии с Вашими указаниями, направляем Вам копию оного вместе с копией письма, имеющего прямое отношение к делу и полученного с той же почтой от сэра Филипа Дрейтона, из Дрейтон-Холла, некогда нашего клиента. Письмо написано им с целью пояснить свою причастность к данным обстоятельствам. Ваш чек на сумму двадцать гиней, адресованный фирме „Третт и Пенроуз“, также получен и с благодарностью принят для покрытия всех необходимых расходов.

Примите и проч.».

Приложенный документ гласил:

«Настоящим удостоверяется, что Чарлз Арчер, эсквайр, в возрасте тридцати пяти лет, как сам он указал незадолго до кончины, живший прежде в Лондоне, окончил свои дни 4 августа 1748 года у себя на квартире во Флоренции, по соседству с гостиницей „Красный Лев“, напротив главного входа в церковь Санта-Кроче, где он, обращенный в святую католическую веру, и похоронен.

Подписи поставлены сего 12 числа, августа 1748 года.

Филип Дрейтон, баронет.

Гаэтано Мелони, доктор медицины.

Роберт Смит, музыкант.

Мы все трое видели поименованного Чарлза Арчера во время его болезни и после кончины».

Затем шла копия письма баронета к юристам; оно не отличалось ни пространностью, ни лапидарностью делового стиля.

«Какого дьявола вы не заставляете раскошелиться этого прохвоста Джекила? Его мать умерла только позавчера — и деньги ему, поди, девать некуда. У меня в кармане хоть шаром покати — мараведи{212} не сыщешь; так всучите ему судебный вызов, черт бы его побрал. Начинаю жалеть, что подписал то свидетельство. Я так и думал, что нарвусь с ним на неприятности. Можете им доложить, больше мне ничего не известно, только то, о чем там сказано. Арчер играл здесь в фараон и с виду казался хоть куда. Теперь же, по словам лорда Орланда, о нем ходят самые нелестные слухи. Он был главным свидетелем против этого плута — лорда Дьюнорана, который проглотил яд в Ньюгейте. Говорят, он крупно обыграл лорда и все же принес присягу из чистой кровожадности. Но это к делу не относится. Утверждают, будто он жульничал за карточным столом и все такое прочее. Знай я об этом раньше — не поставил бы свою подпись. Старайтесь не поднимать шума, может быть, никто и не станет совать нос. Что касается Джека Джекила, расправьтесь с ним покруче. Вы чересчур жалостливы: так пожалейте и меня — не допустите, чтобы меня оставили в дураках».

Ниже следовала приписка, выдержанная в том же духе, касательно какой-то другой тяжбы, в которых баронет, по-видимому, недостатка не испытывал, и на этом письмо заканчивалось.

«Я направлюсь прямо в Лондон — увидеться с этими людьми, а оттуда — во Флоренцию. Гаэтано Мелони — быть может, он еще жив, кто знает? Он вспомнит священника, принимавшего исповедь… Преподнести дар религиозному учреждению — добиться разрешения нарушить тайну исповеди: ведь тут особый случай, речь идет о правосудии. Если это тот самый Чарлз Арчер и он действительно — а почему бы и нет? — раскрыл на смертном одре все тайны… Сначала я встречусь с мистером Дейнджерфилдом, потом с этими адвокатами, а затем начну розыски во Флоренции; собранные там сведения и те, что сообщил Айронз, помогут мне приступить в Англии к самому тщательному расследованию всей этой истории».

Случись Мервину раньше вернуться домой, где его ожидало приведенное выше послание, он немедля отправился бы с ним в Медный Замок, но поскольку это исключалось, он перечитывал его снова и снова. Удивительно, как часто бывает, что человек, подолгу склоняясь над самыми обыкновенными строчками, без конца вглядывается в них, если начертанные слова касаются чего-то жизненно для него важного; а какие только теории и догадки не роятся у него в голове при виде какого-нибудь необычного оборота или небрежного росчерка!

С дикими животными, что заперты в клетках зверинца, тая в себе неукротимый инстинкт действия, который горит у них в зрачках и подрагивает в каждом мускуле, — вот с кем сходствует сейчас наш герой: взор его сверкает, черные локоны развеваются, пока он взволнованно расхаживает из угла в угол по своему обшитому кедром кабинету. То и дело посещает его новая надежда, то и дело рождается новое предположение — и тогда он вновь пристально изучает письмо баронета или берется за свидетельство о смерти Арчера, и час за часом летит незаметно, в стремительной смене воздушных призраков.

Между тем слуга судьи Лоу, пришпоривая лошадь, мчался во весь опор по пустынной дороге, дрожавшей от непрерывного грохота копыт, которые высекали из камней радужные искры, а выше по течению реки, в Мельницах, затеянная миссис Мэри Мэтчуелл пиршественная оргия была в самом разгаре. Она и Грязный Дейви вновь прониклись друг к другу самыми дружественными чувствами. Подобные союзы подвержены бурным превратностям, в данном случае также не обошлось без размолвки, память о которой очаровательная леди запечатлела под левым глазом джентльмена при помощи медного подсвечника. Выразительная внешность юриста все еще сохраняла желто-зеленые переливы, свидетельствующие о его благополучном выздоровлении. Впрочем, немногие философы могут сравняться по готовности к безоговорочному всепрощению с отъявленными пройдохами, когда последним выгодны пламенные объятия приятельства. Медный подсвечник легче было заподозрить в тяжких переживаниях по поводу случившегося, нежели в данную минуту Грязного Дейви.