Стивен Кинг - Бессонница

— Совсем как в Общественном центре, Ральф, — похоже, Атропос проводит здесь много времени.

Ральф согласно кивнул. Вопрос заключался в следующем: а что, если мистер Атропос появится прямо сейчас? Они приближались к тупику, забитому огромной кучей старья, но до сих пор не обнаружили источник гудения.

Монотонный звук сводил Ральфа с ума; как будто в голове у него билась муха.

По мере приближения к концу прохода он все больше убеждался в том, что объект их поиска находится по ту сторону кучи, преграждавшей им дорогу, — придется либо возвращаться, либо пробиваться вперед. Любой выбор предполагал больше затрат времени, чем они могли себе позволить. Ральфа начинало охватывать отчаяние.

Однако проход не оказался тупиком; слева можно было проползти под столом, уставленным тарелками с лежащими на них листами зеленоватой бумаги… И… Бледно-зеленая бумага. Нет, не совсем то. Кипы банкнот. На тарелках в полнейшем беспорядке валялись десятки, двадцатки, сотни. В соуснике лежала целая пачка банкнот достоинством в пятьдесят долларов, а из винной бутылки, свернутый в трубочку, пьяно выглядывал чек на пятьсот долларов. — Ральф! Боже мой, это же целое состояние!

Луиза смотрела не на стол — последние пять футов прохода представляли собой коридор из серо-зеленых денежных пачек. Они с Луизой оказались в коридоре, стены которого, если можно так сказать, были выложены из денег: теперь Ральф мог ответить на еще один волновавший его вопрос: откуда Эд Дипно взял деньги для внесения залога… Но все же Ральф подозревал, что, несмотря на все богатства, с женщинами у лысоголового сукиного сына была напряженка.

Он наклонился, приглядываясь к просвету под столом Похоже, по ту сторону располагалась еще одна комната, очень маленькая. Красноватое свечение, исходившее оттуда медленно пульсировало, напоминая биение сердца.

Ральф показал рукой, затем взглянул на Луизу, та кивнула.

Опустившись на колени, Ральф прополз под заваленным деньгами столом, пробираясь в святыню, сооруженную Атропосом посреди вещей, грудой сваленных на полу.

Несомненно — это было то, за чем их послали, но Ральф по-прежнему не знал, что это такое Предмет похожий на мраморный шарик из детской игры, окружал саван, такой же непроницаемый, как и центр черной дыры.

«Отлично. И что теперь?»

— Ральф, слышишь пение? Очень тихое?

Ральф с сомнением посмотрел на Луизу, затем оглянулся. Он уже успел возненавидеть это захламленное место, но хотя никогда не страдал клаустрофобией, почувствовал, как паническое желание побыстрее выбраться отсюда овладевает его мыслями. В голове раздался приглушенный голос. «Я не просто хочу этого, Ральф, мне это необходимо. Я сделаю все, что в моих силах, но если ты не завершишь то, что необходимо, ты будешь повергнут, и тогда какая разница, кому из нас чего хочется…»

Еле сдерживаемый страх в голосе говорившего вовсе не удивил Pальфа, потому что место было поистине ужасным — и не комната вовсе, а дно шахты, круглые стены которой выложены из украденных вещей, тостеров, подставок для ног, радиочасов, фотоаппаратов, книг, корзин, туфель, грабель. На уровне глаз Ральфа на ленточке висел пыльный, весь в вмятинах, разбитый саксофон.

Ральф протянул руку, желая убрать проклятый инструмент подальше с глаз, но вдруг представил, что это может привести к обвалу, который погребет их здесь заживо, и тут же отдернул руку. В то же самое время расширились границы его разума и обострилась способность к восприятию. На мгновение ему даже показалось, что он действительно что-то слышит — тихий вздох, словно шепот океана в морской раковине, — но затем все исчезло.

— Если здесь и раздаются голоса, Луиза, то я их не слышу — проклятая вещица заглушает их.

Ральф махнул рукой в сторону предмета, покоящегося в центре круга — черноты, лежащей за гранью всех предыдущих концепций черноты савана, являвшего собой апофеоз всех саванов. Но Луиза покачала головой:

— Нет, не заглушает, а высасывает их до последней капли.

Женщина взглянула на стонущий черный предмет с ужасом и отвращением: — Проклятая штуковина высасывает жизнь из всех хранящихся здесь предметов… Она пытается высосать жизнь и из нас.

Да, конечно. Теперь, когда Луиза произнесла это, Ральф почувствовал, как саван — или предмет, окруженный им, — давит на нечто, спрятанное в глубинах его мозга, толкает, крутит и расшатывает… Пытаясь вырвать это нечто, как вырывают зуб из розовой мякоти десны.

Пытается высосать из них жизнь? Глупо, но не в десятку. Ральф думал, что не их жизни нужны предмету, спрятавшемуся внутри савана, как и не их души… Он жаждал их жизненной силы. Их КА.

Глаза Луизы расширились, когда она уловила эту мысль… А затем взгляд их сместился, уставившись в точку чуть выше его плеча. Она потянулась вперед, протягивая руку, — Луиза, я не стал бы этого делать — ты все можешь обрушить на… Слишком поздно. Она что-то выдернула, посмотрела на вещицу с выражением ошеломленного понимания, затем протянула ее Ральфу:

— Оно еще живо — все здесь живое. Не знаю, как такое возможно, однако… Оно очень слабое. Почему?

Луиза протягивала ему белый тапочек, некогда принадлежавший либо ребенку, либо миниатюрной женщине. Взяв его в руки, Ральф услышал мягкое, словно отдаленное пение. Звук такой одинокий, как ноябрьский ветер в холодный день, но непередаваемо приятный — полная противоположность, режущему слух скрипу черного предмета, лежащего на полу. Несомненно, поющий голос был знаком ему.

На носке тапка виднелось бордовое пятно. Первой мыслью Ральфа было — шоколадное молоко, но затем он понял, что это такое на самом деле: засохшая кровь. В этот момент он вновь оказался возле «Красного яблока», подхватывая Натали, прежде чем Элен выпустила малютку из рук. Он вспомнил, как переплелись ноги Элен; как она качнулась назад, наваливаясь на дверь магазина, словно пьяный на столб, протягивая к нему руки. «Дай мне ре-бе-енка… Дай мне Нат-ли».

Ральфу был знаком поющий голос, потому что он принадлежал Элен. В тот день этот тапок был на ее ноге, а капля крови упала на носок либо из разбитого носа Элен, либо из раны на щеке.

А голос все пел и пел, не перекрываемый скрежетом черного предмета в саване, и теперь слух Ральфа — или то, что служило слухом в мире аур, — обострился до предела, улавливая голоса остальных предметов. Они пели, составляя печальный хор.

Живые, Поющие.

Они могут петь — все вещи, собранные здесь, могут петь, потому что и их хозяева еще могут петь.

Их хозяева еще живы.

Ральф снова посмотрел вверх, заметив теперь, что, хотя некоторые предметы выглядят старыми — помятый саксофон, например, — почти все они сделаны недавно; в этом алькове не было велосипедных колес выпуска девяностых годов прошлого столетия. Ральф заметил три комплекта часов все они оказались электронными. Совсем новый бритвенный станок, тюбик губной помады, на котором еще сохранился ценник «Райт-Эйд».