Андрей Дашков - Презумпция виновности

У меня и раньше не было иллюзий, но вот отобрали последнее – жалкую и несвободную любовь без всякого будущего, спасательный круг в океане дерьма, благодаря которому я держался на поверхности. Жасмин – такая же сучка, как все остальные бабы. Просто у нее не было выбора. И меня одолевало нехорошее предчувствие, что скоро и у меня его не будет.

Когда я заметил, что Жасмин устала, я попытался поддержать ее, но она грубо оттолкнула меня. Ничего, ты еще будешь ползать передо мною и молить о пощаде, неблагодарная тварь…

Под вечер мы набрели на какое-то вымершее селение. Несколько домов сохранились неплохо, хотя окна в них были выбиты, а крыши провалились. Меня всегда притягивали развалины. Они были молчаливыми свидетелями другой жизни и заключали в себе тайну ускользающего времени. Среди развалин меня охватывала мстительная радость. Ведь я был одной из немногих крыс, уцелевших после катастрофы.

Не думаю, что Судейский нуждался в отдыхе, но не тащить же ему на себе изнуренных людишек! Остановившись возле самого большого двухэтажного здания с выщербленным фасадом, Ангел объявил, что здесь-то мы и заночуем.

Я вполне доверял его инстинктам, если, конечно, он руководствовался инстинктами, а не чем-то более определенным. По сравнению с ним я был глупым новичком, не подозревающим о подлинных опасностях и прошедшим всего одну из здешних дорог, да и ту не до конца. Сколько «ходок» в Зону он совершил? Сотни? Тысячи? Оставалось только позавидовать его опыту…

Парадная дверь была сорвана с петель. Первым войдя внутрь дома, я попал в большой темный зал с остатками покоробившегося паркета на полу и несколькими испорченными картинами на стенах. По-моему, когда-то это здание было местным музеем. Два или три холста были прострелены; к обнаженной натуре добавлены углем похабные подробности. Рамы испорченных картин я пустил на растопку; потом занялись и паркетные доски. Дым уносился наружу через большую дыру в потолке.

Стало чуть светлее, тьма отступила в коридоры и притаилась на площадке широкой лестницы, ведущей на второй этаж. В другое время я не преминул бы обследовать заброшенный дом, но известные обстоятельства начисто лишили меня любопытства. Жасмин, по ее собственному выражению, «валилась с копыт» и улеглась прямо на голом полу, повернувшись лицом к стене.

Дешевая уловка – по учащенному дыханию всякий догадался бы, что она не спит. Мне и самому было не до сна, хоть от усталости слипались веки. Эта стерва пренебрегала мною. Я с горечью констатировал, что за последние несколько часов у моей крошки радикально испортился характер. Да и не моя она теперь. А между тем меня тянуло к ней сильнее, чем когда-либо прежде.

Дико захотелось курить. Я сунул руку в карман куртки за кисетом с табаком и случайно нащупал что-то твердое, завернутое в бумагу. Вынул и помял сверток непослушными пальцами. Развернул. Оказалось, что это гитарные струны, которые покойный Пит когда-то оставил мне на хранение. Я совсем забыл про них и не знал, что теперь делать: выбросить – или…

Рука замерла на полпути. Струны были скручены в тугое кольцо; витки ярко поблескивали и напоминали то ли змейку, то ли тончайших кольчатых червей. Внезапно в их холодном металлическом блеске мне почудилось что-то опасное. Смертельно опасное, чуть ли не злодейское. «Ты стал впечатлительным, как баба, дружище Ганс», – сказал я себе. И все же… Я понимал, для чего могут пригодиться струны безоружному. И спрятал их обратно.

Ангел неожиданно встал и удалился за пределы светового круга. Я следил за ним краем глаза, не поворачивая головы. Ситуация казалась мне абсолютно непредсказуемой. В прошлый раз все прошло гораздо проще и быстрее – ведь я был единственным «клиентом» конвоира. Путь до Адской шахты занял не более трех часов…

Но сейчас у меня сдавали нервы. Каждая минута мучительного ожидания тянулась, как день. И Посол вел себя странно. Если уже сами Судейские опасаются чего-то или кого-то, значит, о Законе и Порядке можно забыть.

Ангел долго стоял возле огромного и темного западного окна, глядя в небо. Его силуэт четко вырисовывался на испещренном звездами фоне… Затем рука Посла потянулась к излучателю. Я невольно дернулся.

Похоже, у него на затылке тоже имелась пара глаз.

– Сидеть! – тотчас же рявкнул он и выскочил из дома.

Некоторое время я не шевелился, затаил дыхание, однако так и не услышал стука копыт. Кляча, привязанная снаружи, не давала знать о себе ни единым храпом. Предчувствие какого-то искажения было непередаваемым. Темнота и тишина окружали меня. Но в черепе завывал ветер и рычали дикие звери, сражаясь за добычу.

Напряжение достигло пика, и я не выдержал. Мне принадлежала только эта минута, вырванная из цепи, которая сковывала прошлое и будущее, – принадлежала целиком и безраздельно. Звезды хохотали, сглазившая меня дурная луна металась по небу, а голос отца шептал в голове: «Ну что же ты тянешь, человечишка? Возьми то, что давно принадлежит тебе…» Вероятно, я сходил с ума. Но разве не лучше быть безумным в безумном месте?

Я набросился на Жасмин. Она отбивалась молча, будто ей отрезали язык, но дралась, как кошка. «Лживая сука! Зачем ты притворялась так долго? Где же твои ласки? Где твоя похоть?..»

Теперь, когда моя душа обрела соответствующую внешнюю оболочку, во мне проснулась уродливая сила и вспыхнула уродливая страсть. Хватит ломать комедию! Я хотел взять эту самку любой ценой (и впоследствии получить новый срок за изнасилование – почему бы и нет?!). Она рвала ногтями мою маску, а я смеялся над ее потугами. Выше шеи я ничего не чувствовал. Моя новая «кожа» немедленно регенерировала. Глаза? С таким же успехом Жасмин могла пытаться проткнуть стеклянные шарики.

Я придавил ее к полу своим телом и раздвинул колени. Она впилась зубами в мою руку, прокусив ее до кости. Боль лишь добавила остроты моим ощущениям. В слепящей ярости растворялась эта глухая ночь. Пульс грохотал, словно ритуальные барабаны. В какой-то момент стало ясно, что приносить себя в жертву можно и таким способом – превращаясь в зверя…

И вдруг все кончилось. Холодная рука хилера снова легла на мой затылок, а затем создалась полная иллюзия того, что невероятно длинные и гибкие пальцы проникли под крышку черепа и коснулись бесчувственного мозга. Эффект был сравним с уколом, только воздействие на эмоциональные центры оказалось гораздо более стремительным.

Я мгновенно остыл и прекратил борьбу. Дернулся и выпрямился, будто в позвоночник вогнали стальной прут. И увидел безобразное женское лицо, вдобавок искаженное злобой и отвращением. Жасмин от души пнула меня ногами в пах, затем откатилась к стене. В глазах потемнело, но я остался стоять на коленях.