Анастасия Бароссо - Последние сумерки

За окнами, там, где темнеет вечер, горячая испарина поднимается с земли, а здесь – свежо, и ветер все наглее вторгается в комнату, вьется по ногам.

– Закрыть окно?

Он оборачивается и не видит ее. Только воздух без ее запаха потянулся вниз, а дальше – толчок в сердце от неожиданного прикосновения. Она перед ним, под ним, точнее – у его ног. Прижимает губы к его животу, а белые, розовеющие на концах, пальцы порхают возле карманов брюк, точно робеют дотронуться. Потом она смотрит на него, и в полумраке, перед тем как опустить голову, улыбается травянисто-зелеными глазами.

Она, право, смешная. Целует его джинсы так почтительно и нежно, словно отличница припала к пионерскому знамени. И после каждого прикосновения поднимает голову, чтобы заглянуть в лицо. О, эти взгляды снизу вверх! Такие неуверенные и беззащитные, хотя возможно, и даже, скорее всего, она просто изучает его реакцию. Он тоже смотрит – с интересом. Опустил голову, склонил ее немного набок, волосы каштановой тенью закрыли лицо. Его взгляд сверху вниз – снисходительный и покровительственный. Хотя на самом деле вполне может быть растерянным или даже смущенным. Он почти ничего не чувствует сквозь плотную ткань, но чувствовать и не надо – это действо всегда будет возбуждать, тут дело в самой позе. И пока женщина будет опускаться на колени перед мужчиной, чтобы подарить ему блаженство, до тех пор, наверное, будет крутиться этот несчастный бешеный мир.

В комнате почти темно. Желто-голубой свет то ли луны, то ли далеких фонарей за окном ничего не дает, кроме странного дрожания воздуха, но глаза уже привыкли к темноте, и он видит. Скользкая майка упала с плеча, пряди выбились из прически, закрыли лицо, непоправимо нарушив образ. Она спешит снять с него брюки, неловко и бережно приподнимает ему ногу, потом вторую. Она торопится, может быть, слишком, и ванильный лифчик вздрагивает трогательно и так по-женски, что писательское воображение мгновенно рисует образ девушки, стирающей руками белье. Жемчугом светятся ключицы от света из окна, когда она поднимает голову, чтобы встретить его взгляд – удивленный и теперь тлеющий настоящим желанием. И не нужно воображения, потому что даже в темноте отлично видны и темный румянец у нее на скулах, и сухие глаза, и влажный рот.

– Хватит.

Он тянет ее к себе. Говорит спокойно, но твердо, давая понять, что игры закончились.

– Но… Ты же позволил мне быть собой…

Действительно. Позволил. О господи, сам дурак, ну и получи теперь сполна. Он сдался. Уступил. Смирился.

Она все еще держит его ступню, подняла к своему лицу – для этого ногу пришлось согнуть в колене. И вдруг приникла крепко и больно к внутренней стороне подъема, словно высасывая кровь из маленькой ранки. От этого кружится голова, в горле становится щекотно и куда-то уходит дыхание. И плотное покрывало под его пальцами скрипит и стонет, потому что он сгреб ткань, стараясь представить, что это ее плечи. Он в третий раз закрывает глаза, и голова сама откидывается назад.

Когда она поднимает голову, это уже не она. Не скромная воспитанная девушка, а молодая ведьма. Пьяные глаза, горящие скулы, голубая бледность лица и красный рот. Что было причиной – волосы, пушистым нимбом светящиеся вокруг головы, или упавшее с плеч платье, он не думал об этом, просто сработал рефлекс. Просто нельзя было поступить как-то иначе. Он садится, наклоняется к ее лицу, чтобы шепнуть слова благодарности, и встречает горячую щеку, душистую теплоту за ухом, неровное дыхание. Наверное, именно тогда он и забыл, перестал понимать, кто перед ним.

Уже нет неудобства и стыда, нет раздражения, лишь немного волнует ощущение странного легкого зуда в губах и ладонях. Может потому, что теперь он точно знает – хорошо, что перед ним никакая не жрица любви, а вновь обретенная любимая девушка, пожелавшая творить с ним вместе иллюзию наслаждения. У нее необычная, очень белая кожа и горячее дыхание, и сводя с ума, бьется жилка на шее под его пальцами. И еще – эту девушку нужно отблагодарить за неожиданно острое удовольствие.

Уже совсем темно в комнате, удивительно, что так быстро темнеет в июле. Он не знает, сколько сейчас может быть времени. Он берет ее за плечи, поднимает с колен и падает на спину, бережно опуская на себя мягкое тепло чужого тела. Быстро переворачивается, и вот – она под ним, ждет и смотрит, внимательно и серьезно.

– Тебе понравилось? – спрашивает она.

– А тебе?

Никто из них даже не заметил звонка в дверь.

На вибрацию мобильного Вячеслав тем более не обратил внимания. И диспетчер солидного VIP-агентства оскорбленно удалил его номер из своей базы данных.

Они уснули счастливые и умиротворенные. Юлия – потому, что нашла пристанище, хотя бы временное. Вячеслав – потому, что нашел себя.

А больше всех был доволен Марк. Никогда еще он не подбирался так близко к душе ангела, как этим июльским вечером.

«…Остановилось Старое и стало вращаться Новое Коло Сварога. И готы, возглавляемые Амалом Винитаром, разбили антов. И распяли на крестах славянских князей и старейшин, которые в сей день не могли оказывать им сопротивления.

Согласно кавказской легенде, анты потерпели поражение, потому что Бус не принял участие в общей молитве. А он этого не сделал, ибо понимал неизбежность поражения. Ибо настала Ночь Сварога, боги оставили Русь. И потому Бус распят, и потому „от стрел не видать солнца“… Настала Ночь Сварога (Зима Сварога). Вопрощение Вышня – Крышень, либо Дажьбог, должен быть распят. И власть в начале эпохи переходит к Черному Богу (Чернобогу). В эпоху Рыб или в эпоху Рода (по песням – обращающегося в Рыбу) происходят крушение старого мира и рождение нового. В эпоху Водолея, которая наступает – Крышень изливает на Землю из чаши, наполненной медовой Сурьей, Ведическое Знание. Люди возвращаются к своим корням, к Вере Предков…»

Глава 6. Обман

«…В ту же ночь, когда был распят Бус, произошло полное лунное затмение. Также землю потрясло чудовищное землетрясение: трясло все побережье Черного моря, разрушения были в Константинополе и Нике…»

Демон, живущий внутри нее, как ни странно, утих.

И не проявлялся ни разу, по крайней мере, так ужасно и явно, как прежде. Нет, она всегда чувствовала его присутствие. Знала – монстр не оставил ее навсегда и в любой момент можно ждать его появления.

Юлия часто задавалась вопросом – когда и почему он умолк? Ничего не приходило в голову, кроме единственного объяснения. Вероятно, там, в монастыре, в святом месте ему было не так комфортно, как здесь. То есть – совсем не комфортно. А здесь – здесь был почти что ад. Настоящий ад, наполненный до отказа ее притворством и ложью. Ад с влюбленными и счастливыми глазами Вячеслава, когда вечерами он клал ее голову себе на плечо и нежно гладил пальцами волосы, пока разбирал стихи и ноты у себя на коленях. А еще – с не дающими жить спокойно ни одной секунды, жуткими предчувствиями чего-то более худшего.