Наиль Измайлов - Убырлы

Пиковую даму придумала Лилька. Вернее, не придумала, а услышала от какой-то своей старшей родственницы. Водится, короче, в ДРКБ такой вот то ли призрак, то ли дух. Бродит никем не видимый по коридорам и палатам. Но его может увидеть группа храбрых ребят, если соберется поздно вечером в палате с зеркалом, скажет нужные слова — и не будет ржать при этом. Если заржет — всем худо будет.

— А если не заржет? — спросил, конечно, я.

Лилька двинула круглым плечом и раздраженно сказала:

— Тогда придет.

— И?

— И все, — отрезала она.

— Не, что будет-то? — не унимался я. — Она вам что, выписку сделает, или сокровища подарит, или арию споет, про это, про три карты?

— Какую арию? — спросила Камилла, отвлекшись от вафли.

— О господи, — сказал я.

И подумал: да пусть. Что мне, жалко, что ли. Хотя зачем это все — я так и не понял. Ну зачем?

Да не зачем, а отчего. От скуки. Тоскливо девчонкам, все каникулы в больничке провалялись. Еда невкусная, уколы больнючие, спать все время заставляют, интернет кусочками и развлечений минус ноль. А одноклассницы все по курортам, базам отдыха, да просто по улицам сайгачат. Вот встретятся они после каникул, начнут хвастаться — а Лилька что сможет рассказать?

А теперь, пожалуй, сможет. По-любому. Первая часть рассказа уже есть: как мы, короче, с девками, решили Пиковую даму вызвать, а в наших палатах, короче, дуры нашлись, стали орать, что не разрешат, а там пацан был один, короче, Наиль, так себе, с ушами, но ничего — и мы к нему ломанулись, он один в палате. Ну и дальше, короче…

Сейчас будет дальше. Понятно, что ничего не будет, но сам процесс подготовки Лилька выстроила так, что на семь потрясающих рассказов хватит. Даже мне интересно было. Я слышал про такую дурь, Леха что-то рассказывал, и Ренатик — как вечером все вызывали Пиковую даму, или Кровавую Мэри, или Пьяного ежика, или Матерного гномика. Последний вызывался самым простым способом, мы его время от времени до сих пор в беседах использовали — чтобы, как сказал бы папа, указать на неуместность дальнейшего присутствия собеседника. Гномик, правда, не приходил, а собеседник за такие слова мог и в пятак вписать, но когда это удерживало кого-нибудь от красивого выступления.

А серьезную подготовку я видел впервые. Этими вещами в лагерях занимаются и в больницах, от нечего делать. А я в лагерях и не был, если сборы от секции не считать — но там ни поспать и пожрать времени не оставалось, а с тенями полагалось драться, а не почтительно бояться их. И в больничках раньше не лежал. Я ж здоровый. Ну, гайморит хронический, но он не в счет, если не собираешься из носа кусочек выдергивать. Я не собирался. В самый первый раз меня положить хотели, когда температура за тридцать девять поднялась, так я велел обломиться. Дома пострадаю. Крику было, ой, но выстоял. И мама сказала, что пусть дома, все равно она тогда с Дилькой еще сидела. Вот с тех пор я и обходился домашним режимом. Пока остальные Пиковых дам вызывали, балбесы. Ну и ладно, мне не жалко. Ни палаты, ни простынь, ни зеркала, висевшего возле двери.

Когда девчонки сняли зеркало с гвоздя и потащили простыни с кроватей, я малость напрягся. Решил, что они готовят обстановочку, как на похоронах — там принято зеркала завешивать, я у соседей видел в прошлом году, когда Фирдавис-бабай умер. Оказалось, нет. Девчонки просто обернулись в простыни, как малютки-привидения из Вазастана. Кому-то простыней не досталось, они сунулись ко мне, увидели фигу, выпятили подбородки и злобно отступили, чтобы отобрать добычу у подружек поудачливей да помельче. Лилька шикнула, народ успокоился, почти беззвучно сдвинул три кровати вокруг тумбочки и расселся наблюдать. Лилька сосредоточенно мазюкала по зеркалу бурой помадой. У кого стырила, интересно, подумал я сочувственно: зеркало было небольшим, с Лилькино лицо — ну или с два моих, — а рисунок она задумала явно развесистый и подробный. Сейчас увидим — а пока лучше такую занятую специалистку не отвлекать. Без меня есть кому отвлечь.

— Может, лучше Сладкоежку? — пискнула белобрысая конопатая Настька, единственная на этаже, что странно.

На нее шикнули. Мне стало совсем смешно. Сладкоежку. Вот балбесы. Во-первых, Сладкоежка здесь уже была — Камилла как раз, весь матрас крошками засыпала уже, не забыть бы наехать, чтобы собрала. Во-вторых, не знаете вы настоящих страхов, молодежь. А знали бы — так не подумали бы вызывать. Вот я знаю, например, подумал я и вкратце, без подробностей, представил себе, кого бы вызывал — и как бы вся детвора хором поседела. И аж хихикнул.

Настька не унималась:

— А может, Песочного человека или Матершинника?

— Будете орать, Матершинник сам придет, — пообещала Лилька, хмуро полюбовалась на зеркало и поставила его на тумбочку.

Девчонки ринулись смотреть — с треском лбов и оханьем. Я дождался, пока все насладятся и отпадут от зрелища, вытянул шею и нормально все раглядел в щель между белыми спинами. Сперва не сообразил, что это за поля для крестиков-ноликов. Еще и мелькавшие отражения здорово сбивали. Потом понял: Лилька кривовато, но похоже нарисовала лестницу — в боковой проекции, или как уж это называется.

— А чего семь ступеней-то? — разочарованно спросила Настька.

— А сколько надо? — поинтересовалась Лилька с раздражением.

— Ну, десять.

— Десять не влезет, — отрезала Лилька, но опять взяла зеркало, прицельно всмотрелась и потянулась к рисунку чем-то белым.

— Не надо, — сказал я резко и неожиданно для себя.

Все вздрогнули. Лилька обернулась и объяснила, нервно улыбаясь:

— Наильчик, я же не простыней, а салфеткой, вот, смотри.

— Не надо десять.

— Почему? — удивилась Лилька.

Я дернул плечом, потому что сам не знал, почему, и веско повторил:

— Не надо десять, я сказал. Семь нормально.

— Тогда надо не помадой, а кровью, мне говорили, — вредным голосом сообщила Настька.

— Не надо кровь, — сказал я еще резче.

— Да у меня вот, я сегодня стукнулась, об батарейку прямо, могу прямо расцарапать, — торопливо заговорила мелкая девчонка, имени которой я не знал. Ее-то кто спрашивал.

У меня в глазах потемнело, голову и горло стиснул кто-то сильный и игривый, и я, стараясь не орать, повторил сквозь зубы:

— Не надо кровь, я сказал.

Девчонки затихли, глядя на меня, и поспешно отвернулись. Я обнаружил, что сижу в позе обезьяны, готовой к прыжку, со скрипом и усилием расслабился, расцепил зубы и сказал:

— Нельзя так, девчонки. Это же кровь.

Девчонки постарше переглянулись и, кажется, хихикнули, дуры. Лилька забурчала, но зеркало поставила, раздраженно отобрала очередную вафлю у Камиллы, а на злобно шепчущую Настьку цыкнула. Правильно. Пусть помнят, под чьей крышей сидят.