Алексей Биргер - Стеклодув

В надписи под репродукцией сообщалось, что ангел этот сделан в мастерских Бад Мюнстерайфеля. Раньше я на эту надпись не обращал внимания, а теперь задумался: интересно, что это за город такой, в котором стекольное производство явно замечательное? Так я впервые обратил внимание на город, в котором сейчас нахожусь. Да что там, можно даже сказать, что так я впервые узнал об этом городе, ведь прежде я на эту подпись, что называется, смотрел, да не видел. И мне подумалось, что неплохо было бы съездить в этот город.

Стеклянная масса достигла нужного состояния, и я взялся за ангела.

Работа пошла на удивление хорошо и легко. Вот общая форма фигуры, вот крылья, вот голова - пока еще без черт лица, и даже кудрявые волосы намечены общим объемом. Но я уже знал, какое будет лицо, как эти волосы будут развеваться, как потекут складки одеяния, как обозначить трепещущие кончики крыльев.

Ангел медленно остывал на рабочем столе, а я взялся за отделку кистей рук. Левая рука была чуть вытянута в сторону, какбы удерживая равновесие в воздухе, а правая чуть устремлена вперед, и пальцы сложены так, будто захватывают щепоть соли - знак благословения, или покровительства, чего-то подобного. И надо было очень точно и тонко подчеркнуть, какие суставы пальцев напряжены, какие расслаблены, чтобы общее движение сохраняло свою естественность.

Когда это мне удалось - легче, чем когда-либо, - я взялся за лицо.

И тут... С улицы донесся гудок автомобиля, приглушенный и короткий. Моя рука дрогнула - и ангел лопнул, разлетелся вдребезги. Я застыл в ужасе.

Я никогда не слышал такого гудка, но твердо знал: он может принадлежать лишь одному автомобилю в мире - тому, который был моим наваждением, моим кошмаром.

Наша калитка скрипнула, скрипнула и входная дверь... Кто-то входил в дом.

Я метнулся из мастерской в главную комнату. Он был уже там - точно такой, каким я его запомнил с пятилетнего возраста.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

"КАРТЕЖНИКИ"

Мне повезло. У вокзальной площади шофер "коммерческого" автобуса, ехавшего до нашего города, как раз набирал пассажиров, и поезда ждать не пришлось. Я устроился у окна, в мягком кресле, шторку задергивать не стал. Мы понеслись по темнеющим дорогам - июнь, самые короткие ночи в году, и хотя мы выехали около одиннадцати вечера, было еще достаточно светло. Я смотрел на равнинные пейзажи, на появляющиеся и исчезающие городки и деревеньки и пытался представить, что если я не успею поймать и сохранить момент, то спустя сто лет никто больше не увидит ни вот этого косогора, за которым тянутся линии электропередач, ни этого сельского магазинчика в красном кирпичном приделе заброшенной церкви, ни бледных отсветов в небе... ничего. И это у меня не получалось.

Мне казалось, я вообще не спал, но, видно, я все-таки ненадолго задремал, потому что, когда я, вздрогнув, очнулся от своих мыслей, было около пяти утра. Автобус тряхнуло как раз на повороте к привокзальной площади нашего города, и я с большим изумлением обнаружил, что уже наступил рассвет.

В начале шестого я уже шел по улицам городка.

Домой... Я шел в дом, в котором не был полтора года, и ничего не узнавал в таких знакомых местах.

Дом оказался в полном порядке, да и огород не заброшен. Соседка, которой я оставил ключи, хорошо следила. А с нашего огорода она, конечно, имела дополнительный прибыток. Я обошел дом, поглядел на помидорную рассаду, на грядки огурцов, с которых была убрана пленка, на зеленые хвосты молодой свеклы и на яркие желтые цветы кабачков... Все, как в наши времена, будто и не уезжал. Будто мама сейчас позовет обедать. У меня на сердце замутилось, и я поспешно ушел в дом, от этого солнечного зеленого великолепия.

Мне не терпелось отправиться к Ирке, но я понимал, что еще очень рано, что не стоит будить Ирку и ее семью в такое время, поэтому решил немного вздремнуть - и вытянулся на диванчике.

Соседка разбудила меня часа через два. Оказывается, она уже приходила в начале восьмого грядки прополоть, заглянула в дом, увидела, что я приехал, и теперь принесла мне кастрюльку с супом из крольчатины, отварной картошки и несколько домашних пирожков, с крольчатиной же (они теперь еще и кроликов держат, чтоб прокормиться - кролики дело хорошее, выгодное и больших забот не требующее): мол, в доме шаром покати, ты ж с голоду помрешь. Я поблагодарил ее и за еду, как и за то, что она так заботится о доме. Деньги у меня с собой были, и я сунул ей какие-то деньги - для нашего города, более чем приличные, как я понял по выражению ее лица.

И суп, и пирожки оказались замечательно вкусными, а отварную картошку я и так всегда любил.

Пока я ел, мы обговорили с соседкой всякие хозяйственные мелочи, потом я даже помог ей повозиться на огороде, вспомнив давно забытые ощущения, и заглянул в свою старую мастерскую. Грустно мне сделалось, когда я увидел ее совсем пустой: давно остывшая печь и пыльные полки, на которых ни одной вещички не стоит, ни одного инструмента или химического препарата, ни одной книги. Нет, я должен был согласиться, что, по сравнению с нынешней мастерской моя прежняя выглядит совсем убогой, и непонятно сейчас, как я умудрялся поворачиваться в ней, и работать, и делать довольно сложные вещи. И все равно, грусть нахлынула, ведь практически вся моя жизнь принадлежала этой мастерской и этому дому.

После этого я отправился к Ирке.

Меня встретили с такой радостью, с такой сердечностью, что мне сразу стало легко. Вещи у них уже были собраны и уложены, и буквально через час мы уже выехали на озера.

А через три часа мы, в одних купальниках и плавках, уже сидели в летней шашлычной над "цивилизованной" частью озерных берегов, с купальнями и пляжами, ели отличные шашлыки и время от времени бегали окунуться. Потом мы с Иркой катались на водном велосипеде, довольно долго, почти до закрытия пункта проката лодок. Словом, запоминающийся был день, яркий такой и безоблачный.

– Вот бы каждый день был таким! - вздохнула Ирка, когда мы на пару крутили педали, причаливая к берегу.

– Таких дней у нас еще много будет, - отозвался я.

– По крайней мере, еще два, - весело хмыкнула Ирка.

Мы очень славно поужинали в летнем ресторанчике при турбазе, где еще имелись дискотека и бильярд, и Иркин папа, оказавшийся заядлым бильярдистом, дал мне начальные уроки этой игры.

У опекуна в его огромном особняке была, конечно, бильярдная - на втором этаже, ближе к левому крылу - но я бильярдом никогда не интересовался. Да и опекун, по-моему, не был им особенно увлечен. Бильярд стоял, потому что "так положено" в доме подобного ранга, потому что среди важных гостей всегда могли найтись любители поразмяться, гоняя шары.