Повести и рассказы - Джек Кетчам
— Д-да, — сказала она. — Да, это так, Струп.
— Теперь ты забудешь об арендной плате?
— Э-э. Хо-хорошо, — oна кивнула.
— Спасибо, сука.
Он повернулся и пошел прочь.
* * *
Он смотрел канал "Нью-Йорк один", когда позвонил босс. Он смотрел репортаж о стрельбе уже в пятый раз. Пил виски. Было похоже, что чернокожий парнишка и его отец останутся в живых, и леди-мыльный пузырь тоже, но парню в наушниках пришел конец. Так же как и стрелявшему. Стрелка опознали как некоего Уилла Оби, родом из города Сентер Кат, штат Техас. Накануне он сказал друзьям, что он на шестом месяце беременности и ждет ребенка от чудища с Юггота. Они ему не поверили. До сих пор никто не упоминал имени Струпа, но этого не могло быть.
Он убавил громкость. Ему пришлось сделать это вручную. Черт возьми, придется купить новый пульт.
— Струп?
— Ты звонишь мне в субботу, Макс. Ты звонишь уже второй раз. Это странно.
— Я знаю.
— Ты не можешь меня уволить, Макс. Ты это уже сделал.
— Тебя сократили, Струп. Сократили.
— Мне все равно, как ты это называешь.
— Слушай, ты новости смотришь, Струп?
— Вообще-то, да.
— Мне позвонила Карла.
— Кто?
— Карла. Я знаю, что это был ты, Струп. Карла мне все рассказала. Ты же герой, Струп. Ты спас человеческие жизни.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Думаю, мы можем заключить контракт на книгу.
— Что?
— Контракт на книгу. Это была идея Карлы, но я думаю, что она совершенно права.
— Права, как минимум.
— А?
— Не обращай внимания.
— Послушай, мы сделаем это анонимно, под псевдонимом. Никто никогда не узнает.
— Узнали ведь про Эда Макбейна[169], Макс. Узнали о Ричарде Бахмане[170]. А какой будет псевдоним у меня? Кетчам[171] или что-то в этом роде?
— Мы будем осторожны. А эти парни — нет. Эти парни были неуклюжи. Я знаю множество писателей, которых никогда не разоблачали. Ты неплохой писатель, Струп. Эта книга может стать для тебя началом новой карьеры.
— Карле тоже обломится, верно? И в этом все дело?
— Ну, да.
— Она упоминала какую-то цифру?
— Ну, в общем, да.
— Это случайно не около двух тысяч семисот долларов?
— Тридцать пять сотен. Но послушай, в наши дни авансы за такие вещи просто безумны. Книга будет правдива — преступление-то настоящее. Если бы это была выдумка, нам повезло, если бы мы заработали хоть цент. Но если мы сделаем все правильно, ты сможешь заработать миллион долларов. Это приемлемо?
— Давай два миллиона, и мы подпишем контракт.
— Думаю, могу с уверенностью сказать, что мы договорились.
Струп отправился спать. И проснулся с улыбкой.
Перевод: Гена Крокодилов
Возвращения
Jack Ketchum, "Returns", 2002
— Я тут.
— Что?
— Я тут, говорю.
— Ох, вот только не начинай сейчас. Только не надо.
Джилл лежит на заляпанном дорогом диване перед телевизором и смотрит какую-то викторину. На полу бутылка бурбона «Джим Бим», в руке — стакан. Она не видит меня, а вот Зоуи видит. Зоуи свернулась клубочком на другом углу дивана и ждет утренней кормежки. Солнце встало уже четыре часа назад; пробило десять, а она привыкла получать свой «Вискас» в восемь.
У меня всегда было чувство, что кошки видят невидимое нам. Теперь я это знаю.
Она смотрит на меня с мольбой и любопытством. Глаза широко распахнуты, нос подергивается. Я знаю, чего она ждет от меня. И пытаюсь ей помочь.
— Да Бога ради, ты же должна ее покормить. И лоток поменять.
— Что? Кто?
— Кошка. Зоуи. Корм. Вода. Лоток. Помнишь?
Она наливает себе еще. Джилл подливала себе в стакан всю ночь и все утро, изредка прерываясь, чтобы вздремнуть. Даже когда я был жив, с этим делом у нее было неважно, а уж когда четыре дня назад такси переехало меня на углу Семьдесят второй и Бродвея, все стало еще в сто раз хуже. Возможно, она скучает по мне — на свой лад. Я вернулся только прошлой ночью, хрен знает откуда, осознавая, что я должен что-то сделать или попытаться сделать. Может, именно это: сделать так, чтобы она завязала с выпивкой.
— Боже мой. Оставь ты меня в покое. Ты же сидишь у меня в башке, черт побери. Выметайся из моей долбаной башки!
Она кричит так, что слышат соседи. Слышали бы, да они на работе. А она нет. Поэтому никто не стучит в стены. Зоуи просто смотрит на нее, а потом на меня. Я стою в дверях кухни. Я знаю, что нахожусь именно там, но совсем себя не вижу. Я размахиваю руками, но они не появляются в поле моего зрения. Я смотрю в зеркало в прихожей, а там никого нет. Похоже, меня видит только моя кошка семи лет от роду.
Когда я пришел, она дремала в спальне на кровати. Спрыгнула на пол и засеменила ко мне, задрав черно-белый хвост; белый кончик завернулся кольцом. По хвосту всегда можно определить, рада ли кошка. Она мурлыкала. Попыталась потереться об меня щекой, где у нее располагаются пахучие железы, стараясь оставить на мне отметку, присвоить меня, как обычно делают кошки, как она сама делала тысячу раз, но сейчас что-то было не так. Она в замешательстве подняла на меня взгляд. Я склонился, чтобы почесать ее за ушком, но, конечно, не смог; это еще больше ее озадачило. Она попыталась пометить меня, прижавшись бедром. Опять неудача.
— Прости, — сказал я. И мне правда было стыдно. Грудь словно свинцом налилась. — Давай, Джилл. Вставай! Тебе нужно ее покормить. Сходить в душ. Сварить себе кофе. Через «не могу».
— Что за шиза гребаная, — говорит она.
Но все равно встает. Посмотрела на каминные часы. На трясущихся ногах идет в ванную. Я слышу, как потекла из душа вода. Не хочу заходить туда. Не хочу смотреть на нее. Больше не хочу видеть ее обнаженной — да я давно и не видел. Раньше она была актрисой. Летний репертуар, время от времени реклама. Ничего особенного. Но, Боже ж мой, какая она была красивая! А потом мы поженились, дружеские попойки превратились в одиночные пьянки, а затем в запои, и ее тело быстро набрало вес в одних местах и быстро отощало в других. Этакие отметины нездорового образа жизни. Не знаю, почему я остался с ней. Моя первая жена умерла от рака. Может, я просто не смог бы вынести, если бы потерял еще и вторую.
А
