Стивен Кинг - Дьюма-Ки

Теперь он показался на заросшей тропе к Тенистому берегу, и на этот раз сквозь его рубашку и бриджи мы увидели сияющий Залив. Черный мужчина исчез, и в тот же момент Уайрман дико расхохотался.

– Что такое? – Джек повернулся к нему. Чуть ли не навалился на него. – Что?

– Это же гребаный парковый жокей! – Уайрман засмеялся еще громче. – Он из тех черных парковых жокеев, которые сейчас неполиткорректны. Только увеличен в три или в четыре раза! Бука Элизабет – стоящий на лужайке парковый жокей!

Уайрман попытался сказать что-то еще, но не смог. Согнулся пополам, смеялся так сильно, что ему пришлось упереться ладонями в колени. Я понимал шутку, но не мог ее разделить… и не только потому, что мою дочь убили в Род-Айленде. Уайрман смеялся сейчас, потому что чуть раньше перепугался, как мы с Джеком и как, должно быть, боялась Либбит. А почему она боялась? Потому что кто-то – вполне вероятно, случайно – подбросил ложную идею в ее головку с таким богатым воображением. Я бы поставил на няню Мельду… и, наверное, на сказку перед сном, предназначенную для того, чтобы успокоить ребенка, который еще не оправился от черепно-мозговой травмы. Может, даже страдал бессонницей. Ох, не туда, не туда попала это сказочка и отрастила ЖУБЫ.

Мистер Синие бриджи отличался от лягушек, которых мы видели на дороге. Тех полностью придумала Элизабет, и в них не было ни грана злобы. А вот парковый жокей… скорее всего первоначально он появился из разбитой головы Элизабет, но я подозревал, что потом Персе приспособила его для своих целей. Если кто-нибудь слишком уж приближался к первому дому Элизабет, жокея хватало, чтобы отпугнуть незваного гостя. Может, и отправить в ближайшую психушку.

А значит, здесь все-таки есть что искать.

Джек нервно смотрел туда, где утоптанная тропа (достаточно широкая, чтобы по ней проехала телега, а то и грузовик) уходила вниз и терялась из виду.

– Он вернется?

– Это не имеет значения, мучачо, – ответил Уайрман. – Он – не настоящий. А вот корзинку для пикника нужно нести. Так что бери. И в путь.

– Когда я смотрел на него, возникало такое ощущение, будто я схожу с ума. Вы понимаете, в чем тут дело, Эдгар?

– Конечно. Тогда у Либбит было невероятно сильное воображение.

– И что с ним случилось?

– Элизабет забыла, как им пользоваться.

– Господи, – выдохнул Джек. – Это ужасно.

– Да. Причем я думаю, что такая забывчивость крайне проста в исполнении. И вот это еще ужаснее.

Джек наклонился, поднял корзинку, посмотрел на Уайрмана.

– Что в ней? Золотые слитки?

Уайрман взялся за пакет с едой и широко улыбнулся.

– Я положил туда кое-что еще.

Мы двинулись дальше по заросшей подъездной дорожке, поглядывая по сторонам в ожидании нового появления паркового жокея. Он не появился. Когда мы поднялись на крыльцо, Джек со вздохом облегчения поставил корзинку на землю. У нас за спинами захлопали крылья.

Мы дружно обернулись и увидели цаплю, спускающуюся к подъездной дорожке. Возможно, ту же самую, что холодно смотрела на меня с теннисного корта «Эль Паласио». Взгляд определенно не изменился: синий, пристальный, начисто лишенный жалости.

– Она настоящая? – спросил Уайрман. – Как думаешь, Эдгар?

– Настоящая, – ответил я.

– Откуда ты знаешь?

Я мог бы указать, что цапля отбрасывает тень, но не сомневался в том, что тень отбрасывал и парковый жокей, просто мы не обратили на это внимание.

– Знаю. Ладно, идем в дом. Стучать не обязательно. Мы не в гости пришли.

xiii

– Похоже, у нас проблема, – заметил Джек.

«Портьеры» из испанского мха погрузили веранду в глубокий сумрак, но, едва наши глаза привыкли к нему, мы смогли разглядеть толстую ржавую цепь, которая полукружиями висела перед двойной дверью. С цепи свисали не один, а два замка. И протянули ее через кольца на штырях, вбитых в дверные косяки.

Уайрман подошел ближе, пригляделся.

– Думаю, мы Джеком без труда вытащим штыри. Они знавали лучшие дни.

– Лучшие годы, – поправил его Джек.

– Возможно, – кивнул я, – но двери наверняка заперты, а если вы будете греметь цепями, то разбудите соседей.

– Соседей? – переспросил Уайрман.

Я указал наверх. Джек и Уайрман подняли головы, увидели то же, что и я: целую колонию коричневых летучих мышей, спящих, как казалось, в свисающем облаке паутины. Я посмотрел вниз: толстый слой гуано устилал пол. И я очень порадовался тому, что голову прикрывала бейсболка.

Когда же оторвал взгляд от пола, Джек Кантори уже сбегал со ступенек вниз.

– Никогда. Называйте меня трусом, называйте маменькиным сынком, называйте как угодно, но я туда не пойду. Если бзик Уайрмана – змеи, то мой – летучие мыши. Однажды… – Он хотел сказать что-то еще, возможно, много чего, только не знал как. Вместо этого отступил еще на шаг. У меня было мгновение, чтобы поразмыслить над особенностями страха. С тем, что не удалось сверхъестественному жокею (почти удалось, но почти считается только в игре в «подковки»), справилась колония спящих летучих мышей. Если говорить о Джеке.

– Они могут переносить бешенство, мучачо… ты это знаешь? – спросил Уайрман.

Я кивнул.

– Думаю, нам нужно поискать черный ход.

xiv

Мы медленно шли вдоль боковой стены дома. Джек – первым, с красной корзинкой для пикника. Рубашка на его спине потемнела от пота, но тошнота больше не беспокоила. А могла бы. И не только его. Наплывающая с бассейна вонь едва не валила с ног. Доходившая до бедер трава шуршала, терлась о брючины, твердые, сухие стебли лиродревесника кололи лодыжки. Окна в доме были, но высоко. Джек мог бы до них достать, лишь встав на плечи Уайрмана.

– Который час? – Джек тяжело дышал.

– Для тебя самое время идти чуть быстрее, амиго, – ответил Уайрман. – Хочешь, чтобы я освободил тебя от корзинки?

– Конечно. – Впервые после нашей встречи в аэропорту я уловил раздражение в голосе Джека. – А потом у вас случится сердечный приступ, и мне с боссом придется демонстрировать, по силам ли нам сделать искусственное дыхание.

– Ты намекаешь, что я не в форме?

– В форме, конечно, но, думаю, фунтов пятьдесят у вас лишних.

– Прекратите. – Я попытался их остановить. – Вы оба.

– Поставь ее на землю, сынок, – не унимался Уайрман. – Поставь на землю эту cesto de puta madre[181], и я буду нести ее остаток пути.

– Нет. И хватит об этом.

Краем глаза я уловил, как шевельнулось что-то черное. Поначалу не стал поворачивать голову. Подумал, что опять появился парковый жокей, на этот раз на краю бассейна. А может, и на заполняющей его вонючей жиже. Слава Богу, что я все-таки решил посмотреть.