Евгений Константинов - Тайна нефритового голубя

– Что там еще эта гнида про Анютку тебе плетет? – откуда ни возьмись взявшийся Егор подскочил к Гурию и врезал ему кулаком по губам. Силкин захрипел и стал заваливаться на бок, но веревка удержала от окончательного падения.

– Да спросите вы ее сами, что делала она у Фаддея в избе! – загунявил он. – А я видел, как заставлял святой старец вашу Анютку – беленькие зубки себе на ногах ногти обгрызать! Ее даже стошнило от этого! Ой, голова моя – головушка! Стошнило ее, а Фаддею все нипочем, говорит, мол, порадуй святого старца, если любишь, и давай принуждать бедняжку всякий срам выделывать…

– Вот видишь, видишь! – кричал Егор. – Видишь, что твой любимый Фаддей вытворяет! Сам над Анюткой как хотел изголялся и сам же ее в гнездо горящее посылает!

Андрей отступал от надвигающегося друга, вздрагивая после каждого слова, выкрикиваемого ему в лицо.

– Вы ему все верите, молитесь на старца святого, а он – развратник, каких белый свет не видывал! – продолжал кричать Егор. – Да он хуже самого сатаны, да я его своими руками…

Они не поверили ни одному слову Гурия, и все же Егор чуть ли не силком притащил Андрея к сарайчику, где рыдала запертая Анютка, подозвал ее к крошечному окошку и попросил девушку, поклявшись Господом Богом, поведать им без утайки правду. Она долго отнекивалась, но после, утерев слезы, рассказала друзьям, как было все на самом деле, отчего Андрея самого чуть не стошнило.

– Так что знайте, – закончила Анютка, – на Гурии, греха нет. Одна я ночью нынешней на костер идти должна, а его вы освободите, не трогал он меня…

Андрей и Егор вновь услышали рыдания за стеной сарая. Отстранив Андрея, Егор прильнул к окошку и заговорил быстро:

– Ты не плачь, не плачь, Анютка. Мы тебе в костер идти не дозволим! Это старцу святому пора перед Богом грехи замаливать. Ты молчи до поры до времени, а когда народ соберется, и гнездо соломенное запалят, тогда-то и попроси у всех прощения и во всем признайся. Тут мы с Андрейкой Гурия приведем и тоже говорить заставим. Люди не слепые, поймут, где ложь, а где, правда. И тогда несдобровать Фаддею – развратнику!

Народу вокруг поляны собралось много, вся община. Люди беспрестанно крестились двуперстием, кланялись в пояс, некоторые молились на коленях и при поклонах касались лбами земли. Святой старец Фаддей в красно-черной рясе с посохом в руках стоял на пригорке, возвышаясь над всеми, и тоже истово крестился.

От множества горящих факелов было светло, словно днем. В самом центре поляны, где не раз уже вспыхивали огнем огромные гнезда, сегодня вновь было сооружено такое же гнездо, снизу выложенное сухим еловым лапником, а сверху – соломой. На краю его из круглых бревен была сложена лестница в девять ступенек, и по этим ступенькам, словно выходя из воды на покатый берег, медленно поднималась Анютка.

Егор с нетерпением ждал, когда же дойдет она до последней ступеньки и громко, чтобы слышали все-все, расскажет правду про святого старца. Он стоял чуть позади Фаддея, сжимая в руках веревку, в любую минуту готовый накинуть ее ему на шею. Беспокоило, что Андрей и Гурий до сих пор не появились у поваленной березы, как был у них уговор. Хорошо знал Егор, что опасное дело он задумал, что люди, вот уже ни один год почитающие Фаддея и чуть ли на него ни молящиеся, могут не поверить ни Анютке, ни Гурию. Тогда и самому ему не миновать смерти. Но не мог он отступить от слова, данного девушке, которую любил, и которую должен он был спасти.

Если бы только знал Егор, что не прошло и часа, как ненавистный ему Фаддей заставил ничего не подозревающую Анютку сделать всего один глоток из маленькой черной бутылочки, и отдал ей, наяву уснувшей, страшное приказание. Не знал Егор и того, что не успел его друг Андрей развязать руки Гурию Силкину, как вертлявый мужичонка набросился на своего освободителя, избил его до беспамятства, а после забрался в дом Фаддея, чтобы выкрасть святыню общины – нефритового голубя.

Егор ждал, а Анютка поднялась уже на вершину лестницы, и кто-то уже бросил факел в центр гнезда, отчего оно вспыхнуло белым пламенем.

– Люди, люди! – Егор не выдержал, сорвался с места и подбежал к лестнице. – Обманули вас! Не Гурий, странничек Анютку нашу осрамил, а Фаддей – развратник ее насильничал! Послушайте, она сама вам сейчас все расскажет…

– А-а-ах! – раздался вдруг общий горестный вздох.

Егор обернулся и увидел, что лестница уже пуста, а в костре корчится и рычит, словно захлебывающийся кровью смертельно раненый зверь, его любимая Анютка.

– Горит! Горит!! Гори-и-ит!! – закричали десятки голосов, и Егор увидел бегущих через поляну людей. Но бежали они не спасать погибающую девушку, не к нему и не к Фаддею, на которого он только что гневно указывал пальцем, а в горку по направлению к еще одному возникшему в ночи огромному костру. То горел дом Фаддея, подожженный его старым знакомым Гурием Силкиным.

– Торопитесь! Скорее, скорее! – кричал Фаддей, потрясая посохом. – Голубя святого спасайте! – подгонял он людишек, то и дело посматривая на Егора.

Тот шел прямо на Фаддея, словно ничего кроме него не видел и не слышал. Солодов вдруг испугался, захотел позвать на помощь, но на поляне никого, кроме приближающего парнишки и его самого, уже не осталось. Тогда старик размахнулся тяжелым посохом, но Егор поднырнул под него и снизу вверх пырнул Фаддея коротким, но острым ножичком в самое сердце.

Часть вторая

Злая болезнь любовь

4 июля 1977 года. Первое свидание

В кинотеатре показывали «Табор уходит в небо». На экране цыганка Рада раздевалась перед Зобаром. Широченные цветастые юбки одна за другой веером ложились на землю, а Зобар и вместе с ним три с половиной сотни истринских зрителей с нетерпением ждали, когда же, наконец, эти юбки закончатся. Шурик смотрел этот фильм уже в третий раз – перед этим дважды отстаивал длиннющие очереди в московский кинотеатр Ереван. Но сейчас его интересовали не сюжет и не прелести Рады, а две девушки, сидящие на два ряда впереди и чуть левее него.

В кино он сегодня не собирался. С утра отец на своей старенькой «Победе» повез его и Андрея в Лисавино. Вчера при виде полной корзины грибов у отца чуть слюнки не потекли. В машине он всю дорогу выпытывал у широко зевавшего Андрея, какие места уже обобраны и куда теперь лучше идти за настоящими хорошими грибами. В лесу отец сначала не отставал от молодежи, но потом Андрей шепнул Шурику, что, мол, есть секретный разговор, и пора от предка отрываться.

Прибавив ходу, они оставили отца далеко позади, и тут Андрея словно прорвало. С упоением рассказывал он брату, о счастливейшей ночи в своей жизни: и как бежал в обход, чтобы, словно невзначай, встретиться с Таней, и, как они познакомились, и, что он чувствовал, когда она улыбалась ему, и, как они гуляли до самого утра, болтая обо всем на свете.