Том Холланд - Вампир. История лорда Байрона

Лорд Байрон замолчал. Ребекка заметила, как он стиснул ручки кресла. Глаза его были закрыты.

Они долго молчали.

— Кто это был? — наконец спросила она. Лорд Байрон покачал головой.

— Я видел его впервые. Незнакомец стоял как раз на том месте, где еще минуту назад находился я; это был высокий мужчина, обритый по-турецки, но с закрученными белыми усами и небольшой щеголеватой бородкой, какую иногда носят арабы. Его тонкое, неестественно бледное лицо, скрытое к тому же темнотой, и весь облик этого человека пробудили во мне непонятные чувства отвращения и почтения одновременно, столь сильные и неожиданные, что мне трудно было их объяснить. У него были крючковатый нос, плотно сжатые губы, и все же помимо выражения хищной насмешки в его лице угадывались огромная мудрость и страдание, промелькнувшее словно тень набежавшего облака. Взгляд его, тусклый, как у змеи, так мне показалось вначале, стал вдруг глубоким и накаленным, словно какая-то тяжелая мысль угнетала его; наблюдая за ним, я понял, что такой сложной и метущейся души я еще не встречал. Я поклонился ему; он улыбнулся, его чувственный рот искривился в усмешке, обнажив ряд белоснежных зубов; незнакомец мне поклонился в Ответ. Откинув плащ, в который он был запахнут подобно бедуину, он проследовал к воротам, охраняемым татарскими воинами. Я видел, как те почтительно приветствовали его, но он, не ответив на их приветствия, прошествовал в дом.

В это время со стороны дороги послышались чьи-то голоса, мы увидели группу всадников, приближающуюся к нам. Люди визиря поздоровались с нами и сообщили лестную для нас новость: хотя Али-паши и не было в его резиденции в Янине, он приглашал нас присоединиться к нему в его родном городе Тапалине, находящемся в пятидесяти милях отсюда. Мы поклонились и выразили свою глубочайшую признательность, обменялись любезностями, расхваливая красоты Янины. Исчерпав наконец запас вежливых реплик и замечаний, я спросил о незнакомце, который разделял с нами часть двора, объяснив, что хотел бы засвидетельствовать ему свое почтение. Люди визиря внезапно умолкли, они переглянулись между собой, а их начальник, казалось, был смущен. Он пробормотал, что человек, которого я видел, — паша с южных гор; помолчав, он вдруг добавил с внезапной настойчивостью, словно ему в голову только что пришла эта мысль, что, если паша остановился здесь всего лишь на ночь, будет лучше не тревожить его. Все согласно закивали, а затем внезапный прилив веселья и шутливости потоком нахлынул на нас.

«Черт, я чуть не захлебнулся, — вспоминал потом Хобхауз. — Это выглядело так, как будто они пытались что-то скрыть от нас».

— Впрочем, у Хобби был всегда талант подмечать очевидное.

На следующий день мы уже ехали верхом, обозревая окрестности. Я спросил нашего гида, спокойного тучного грека по имени Атанасиус, ученого, специально приставленного к нам визирем, что же такое наши гостеприимные хозяева хотели от нас скрыть. Атанасиус слегка покраснел при упоминании паши, но потом успокоился и пожал плечами.

— Напротив вас остановился Вахель-паша, — пояснил он. — Я думаю, что слуги визиря напуганы слухами, которые о нем ходят. Они не хотят никаких неприятностей. И если вы пожалуетесь на них Али-паше, ну, тогда, конечно… это будет очень плохо для них.

— Почему? О каких неприятностях вы упомянули? Что говорят о Вахель-паше?

— Говорят, он колдун. Среди турков также поговаривают, что он продал душу Эблису, князю Тьмы.

— Ах, вот оно в чем дело. И он действительно сделал это?

Атанасиус посмотрел на меня. К моему удивлению, улыбки на его лице я не увидел.

— Конечно нет, — вымолвил он. — Вахель-паша — ученый, великий ученый, я думаю. Что является большой редкостью среди мусульман, поэтому вызывает множество слухов и пересудов. Поймите, все они свиньи, наши хозяева и господа, невежественные свиньи. — Атанасиус бросил взгляд через плечо. — Но если Вахель-паша не невежа… ну тогда… в таком случае… он опасен. Только турки и крестьяне верят, что он настоящий демон, а я думаю, что он странный человек и является участником странных историй, что, впрочем, одно и то же. Мне хотелось бы, мой господин, чтобы вы были благоразумны и держались подальше от него.

— Послушать вас, так он, выходит, выдающийся человек, знаменитость.

— Возможно поэтому он так и опасен.

— А вы сами встречались с ним? Атанасиус кивнул.

— Расскажите мне, — попросил я.

— У меня есть библиотека. Он хотел посоветоваться по поводу одного манускрипта.

— О чем в нем шла речь?

— Насколько я помню, — начал Атанасиус неестественно тонким голосом для столь тучного человека, — это был трактат об Ахероне, реке смерти, как повествует древняя легенда.

— Понимаю, — только и мог произнести я. Странное совпадение поразило меня. — А не могли бы вы припомнить, чем был вызван его интерес к Ахерону?

Атанасиус не ответил. Я заглянул ему в лицо. Оно было бледнее воска.

— С вами все в порядке? — спросил я.

— Да, да.

Атанасиус дернул поводья, и его лошадь пустилась вперед легким галопом. Я присоединился к нему, теперь мы снова ехали рядом, но я ни о чем не спрашивал своего проводника, который оставался нервным и отчужденным. Внезапно он сам повернулся ко мне.

— Мой господин, — зашептал он, словно передавал мне секрет, — если вы хотите знать, Вахель-паша является правителем всех гор вокруг Ахерона. Его замок построен на горе, возвышающейся над Ахероном. Я думаю, этим и объясняется интерес Вахель-паши прошлым этой реки… но, пожалуйста, не расспрашивайте меня больше.

— Нет, конечно нет, — ответил я.

Я уже привык к трусости греков. Но я вспомнил Никоса Он был храбрый. Он спасался от турецкого господина. А если этим господином был Вахель-паша? О, если это так, то я очень боялся за мальчика. Та ночь в гостинице… Меня словно озарило. Как он был неистов и прекрасен. О да, Никос заслуживал свободы.

— А вы не знаете, что делает Вахель-паша в Янине? — небрежно бросил я.

Атанасиус пристально посмотрел на меня. Его начало трясти.

— Я не знаю, — прошептал он и пришпорил лошадь.

Я подождал, пока он отъедет от меня на почтительное расстояние. Когда я присоединился к нему, никто из нас больше не упоминал о Вахель-паше.

Мы провели день среди развалин древнего храма. Пока Хобхауз копался в камнях, делая бесчисленные записи, я присел в тени поверженной колонны, пребывая в поэтическом настроении. Красота неба и гор, печальные напоминания недолговечности окружающего, — все это глубоко трогало меня; я делал поэтические наброски, дремал и предавался своим мыслям. Когда стемнело и наступили багровые сумерки, мне стало труднее осознавать, сплю ли я или бодрствую, все вокруг меня казалось таким неестественно ярким, что я, пожалуй, впервые в жизни ощутил истинность бытия, его незримое присутствие в цветах, деревьях, траке, Даже в земле. Камни и почва казались мне созданными, как и я, из крови и плоти. Передо мной сидел заяц. Он смотрел на меня, и мне казалось, что я слышу биение его сердца в своих ушах и чувствую тепло его тела. Он побежал, и пульсирование его крови по артериям, сердцу, живому сердцу, омыло пейзаж красным и окрасило небеса. Я почувствовал сильную жажду, во рту у меня пересохло. Я встал, потирая шею, и в этот момент, наблюдая за исчезающим зайцем, я увидел Вахель-пашу.