Олеся Брютова - Городские легенды

Женщина, развлекавшая в очереди смешными рассказами о трехгодовалом внуке, догнала, силком надела шапку, шарф вокруг шеи обмотала (в голове Лили этот шарф превратился в страшное слово "онкология", удавкой затягивающееся на шее), помогла надеть куртку, запихала в сумку бумажки. Лиля пошла к выходу, а сердобольная женщина, без слов понявшая диагноз, жалостливо смотрела вслед.

И вот стоит Лиля на крыше. Она, боящаяся даже на балкон лишний раз выйти. Где-то глубоко внутри зреет решение, для выполнения которого нужно сделать пару шагов вперед. Скрип дверцы заставил Лилю вздрогнуть, оглядеться, испугаться. Она осторожно присела на корточки, нашла в сумочке сотовый. Черт, опять забыла телефон включить! Выбрала контакт "любимый", застыла в ожидании. И оторопела от неожиданной отповеди, прозвучавшей из телефона:

– Где шарахаешься? Я сто раз звонил. Для красоты телефон носишь? Поговорить надо.

– О чем? – устало спросила Лиля.

– Придешь – узнаешь, – грубо ответил Вадим.

– Я все уже поняла, не дура, – отношения с ним по мере накопления неприятностей портились. Правильно, друг познается в беде. Любимый тоже. Зло сказала. – Можешь собирать шмотки и валить на все четыре стороны.

– Вот ты, значит, как, – словно это она начала первой.

Лиля не хотела, чтобы Вадим втянул ее в перепалку.

– Ты ведь хотел сказать, что тебе очень жаль, но между нами все кончено? Я с тобой согласна, без обид. И еще — я делаю это не из-за тебя, – она отключила телефон.

Решение было принято. Если бы Вадим заговорил с ней по-другому, если бы сказал что любит, тогда бы ей было стыдно еще и перед ним. А так оставались мама и Леонид — братишка.

Лиля не хотела умирать в мучениях, боялась этого больше самой смерти. Не хотела, чтобы рядом с больничной кроватью сидела заплаканная мама или напуганный брат. В глубине души кто-то робко шептал: "Грех это, грех". Она старалась не слушать, не слышать этот голос. Достала из сумки ручку, блокнот, вырвала листок. Написала: "У меня рак, не хочу мучиться, простите за все". Писать было неудобно, замерзшие пальцы не слушались, ручка протыкала бумагу. Постаравшись хоть подписаться прилично, Лиля достала сигареты, закурила. Курила, наслаждаясь каждой затяжкой, курение – самая любимая ее вредная привычка. Сигарета закончилась, она прикурила другую, взяла записку. Мелькнула мысль: я же говорила, что брошу курить не раньше, чем помру. Шагнула в пустоту.

Тело, от холода ставшее негибким, неповоротливым, полетело вниз. Она ощутила падение, свист в ушах, сердце замерло и все: удар, яркая вспышка, обжигающая боль, привкус крови во рту. Лиля не успела испугаться. Она не испытала сожаления. Лишь уверенность, что все делает правильно. Конец.

Или нет? Железные пальцы сомкнулись на плече, хотелось оглянуться, но она не могла отвести взгляд от падающего тела. Обернулась лишь, когда увидела расползающуюся от распростертого внизу тела темную лужу крови. Плечо жгло огнем, но от жара этого замершему телу теплее не становилось. Что происходит?! Почему она еще жива?

Позади – мужчина. Во внешности ничего необычного, только глаза светятся жутким зеленоватым светом. Происходит что-то нехорошее, такое нехорошее, что лучше бы она уж лежала там внизу, глядя широко раскрытыми, но мертвыми глазами в зимнее небо.

– Кто ты?

– Я собираю тех, кто добровольно отказался от жизни, теперь ты — моя.

– Размечтался, извращенец.

– Хочешь со мной поспорить? – глаза вспыхнули. Лиля ощутила толчок, хоть мужчина даже не пошевелился, и она снова падает. Ее преследует торжествующий шепот. – Ты моя.

И вот, еще не успев прийти в себя, переживая страх неожиданного падения, Лиля вновь стоит на крыше. Все еще чувствует привкус крови, но цела и невредима.

– Что тебе нужно от меня?

Незнакомец лишь улыбнулся, нехорошо так, недобро.

Переход произошел неожиданно. Исчезла злосчастная крыша.

Лиля стирала в тазу какие-то тряпки. Руки, руки были очень загорелыми, почти черными. “Это не мои руки” – вдруг поняла она. И вовсе не загар окрашивал их, это был цвет кожи. Она захотела поднести их к глазам, разглядеть, но руки не слушались. Лиля испугалась. Словно птица в клетке, металось сознание, но тело, совершенно независимое от ее желаний, продолжало ритмично выполнять работу.

Осознав бесплодность попыток, в ужасе закричала. Затихла, подавленная случившимся. А когда смогла разумно мыслить, поняла: хоть управлять телом не может, но ощущает все. Ноющая боль в пояснице. Пощипывание ссадин и царапин на руках. Затхлость воздуха, запах потных тел и фекалий.

“Хозяйка” Лили оставила стирку, тяжко выпрямилась, потирая затекшую спину. Удалось увидеть окружающую обстановку. Это вновь привело в шок. Ей словно показали фильм о рабах. Рядом стирают еще несколько женщин. Все они – негритянки, не очень красивые, большеротые, широконосые. Лиля была в теле чернокожей рабыни.

Вечером, после работы и непритязательного ужина, рабы собирались возле костра, болтали, пели, даже танцевали. Здесь тоже существовала любовь и ненависть, зависть и злоба. Все, как в нормальной жизни.

Невольную хозяйку Лили звали Роза, ей было всего пятнадцать лет. Розе нравился молодой раб по имени Джек, она ему – тоже. Возможно, им даже разрешат пожениться. Одна из рабынь, подруга надсмотрщика, обещала замолвить словечко. Но не зря говорят, что судьба смеется, когда человек строит планы. Хотя рабское положение не то, что планы строить, надеяться не должно позволять. А Роза надеялась, ждала чего-то хорошего от жизни. Только не дождалась.

В тот вечер надсмотрщики были пьяны. Рабы в такие вечера старались стать незаметными, вечерних посиделок не устраивали. Увы, подонки все равно находили себе жертву. Избивали рабов, насиловали рабынь, случайно попавшихся на глаза. В этот раз пьяные негодяи вошли в женский барак, остановились, выбирая. Женщины съежились, отступили в затемненные уголки, куда не попадал свет свечей. Розе не повезло, она не успела спрятаться. Оценивающие похотливые взгляды зацепили девушку, та поняла все сразу, кинулась бежать. Сильный толчок сбил с ног, заставил покатиться по земле, расцарапывая в кровь почти обнаженное тело.

Подобно запуганному зверьку, ничего не соображая, Роза перевернулась на четвереньки, глупо попыталась уползти, ее настигли. Насиловали, оттащив к стене сарая, не скрываясь. Ладони и колени, спина превратились в кровавое месиво, разодранное об острые камни и необструганные доски. Она попыталась отбиваться и даже кусаться, но первый удар выбил два передних зуба, острые осколки царапали изнутри губы. Второй – по голове – оглушил, превратив в безвольную куклу.