Pferd im Mantel - Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой

Политыч во главе группы из восьми мужиком — в основном переложских, найдёновских и велешинских ставил баррикаду на мосту у Рождества — за два километра от села и триста метров от сельского кладбища — Горки. Деревья сначала начали рубить прямо на погосте, но оказалось что там шарят ходуны и это дело бросили. Покусали Гаврила — мужика из Найдёнова, и он, пока его пытались перевязывать, обратился. Гаврила пришлось взять в топоры… Как только начали работу, с Рождества и Заскалья потянулись люди. Двое детей, несколько баб. И двое мужиков. Все усилили группу Политыча. Разобрали чью-то баньку на берегу Кушалки, споро поставили заслон. Зачистили и Рождество — чего сложного, всего несколько домов. Часам к шести вечера подъехал «пазик» с тверскими беженцами. Были осмотрены и препровожены в Село, к Грише. В девять с чем-то на дороге показался странный трёхосный автомобиль, явно не российского производства. Он остановился на том краю Рождества и осветил мост фарой-искателем. Кто-то из мужиков крикнул: «Натовцы!», а на всю группу только Сайга Политыча… Однако, постояв, странный транспорт двинулся в сторону моста, подъехал и двери распахнулись. Политыч навёл сайгу на выпрыгнувших двух здоровых мужиков в камуфляже, мотошлемах и прочем мотообвесе, с калашами и водил стволом, выцеливая то одного, то второго. «Стойте где стоите, мужики! Русские?» — спросил Степан Политыч прибывших. Один, что пониже ростом, прислонил калаш к колесу и разведя руки в стороны подошёл к баррикаде.

— Да русские, русские. Фёдор я, Срамнов. С Вельшина я как-бы. Ты опусти калибр-то, отец. — улыбнулся мужик. Политыч поставил сайгу.

— Говори, кого на Вельшине знаешь?

— Да всех. — мужик достал пачку «мальборо» и чиркнув спичкой, закурил.

— Валер! Васечкин! — позвал Политыч парня из своих. — Смотри! Знаешь этого? Говорит — ваш, велешинский.

Валера подошёл и лицо парня расплылось в улыбке.

— Так это ж, Федька, ёк-макарёк! Откуда ж ты, братан??

— Слава Богу, Вань, добрались. — повернулся Фёдор к своему товарищу, здоровенному белобрысому мужику лет 35.

И Валере с Политычем:

— С Москвы мы, откуда же ещё… — Федя сплюнул.

— Ну и что там в Москве-то? Не знаем ведь ничего. А у нас, мужики, мертвецы встали. Народу покрошили — кошмар…

— Чё в Москве-то, спрашиваешь?! А вы не в курсе?! Нет больше такого города, мужики. Нету.

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………….

Тем не менее, отец Паисий перед службой был занят и к Фёдору выйти не смог — только лишь передал через Гену, чтобы ждали его с Волковым у дома и что после службы всё равно занят будет. Надо ждать. Храм быстро наполнялся прихожанами, до начала службы осталось совсем ничего. На входе принимали записки — бесплатно, конечно, а кому нужны те деньги теперь, куда их? Только в топку если, ну, или в сортир — бумага она и есть бумага, смех смехом — новой-то давно не делают, а та, что с тех времён осталась — когда-то ведь закончится. И вот так кругом — где ни ткни — всё кверху гвоздями. Вот из-за такой ерунды какой-нибудь всё и накроется окончательно — за лесом больших ежедневных проблем о малом никто и не задумывается, пока это малое не превратиться в большую, ощутимую проблему. Как солярка или как патроны. Кто думал, что в самом скором времени с ними наступят проблемы? Никто. Что солярка? Стала заканчиваться — Село снарядило группу — солярщиков — с цистерной на конной тяге да человек пять мужиков — знай шарь по дорогам и сливай с техники там и тут. Ну и сливали, конечно. А только и у топлива свой срок службы имеется. Семь лет уже, как Началось — топлива то ещё много где слить можно, а только это уже моча, а не топливо. Мужики, кто под Саней Волковым работают, наладили, конечно, со временем фильтрацию и перегон примитивный, а всё равно топливо теряет свои свойства. Техника стареет, и хотя ребята без устали ковыряют свои трактора и машины — срок всей этой механизации уже отмерян. Последний раз чихнёт благословенный тракторный дизель — незаменимый помощник крестьянина последних времён, а дальше всё — как завещали прадеды — только кони и быки. Финиш. А община не маленькая — больше тысячи душ, и каждая кушать хочет. Картофель, пшеница, греча — вспаши, заборони, посади да засей все эти гектары, собери да скоси в страду. А скотина тоже живая — ей трава да сено нужны. Без техники — тракторов и комбайна — всё, привет… И это при том, что всё мужское население в основном при оружии — наряды, патрули, охрана баб и детей в поле да в лесу, на грибах и ягодах кто, и в духовных. Без духовных теперь ничесоже деется. Слава Богу, как Отца Николая из Троицына монастыря люди Фёдора чудом взыскали — на всё Божья воля! — монашеское делание на Селе восставили. Большое дело. Не оценить его, из сегодняшнего дня. Ежели Господь умилостивится, сохранив общину, оценено будет потом — паки и паки. Ибо на каждое делание теперь — нужен духовный, со Святой водой и Крестом и молитвой. А дел столько, что духовных не хватает. Эти и многие другие мысли одолевали Отца Паисия, сельского иерея, настоятеля Кушалинских храмов — Смоленского и Духова, ныне по мере сил общины, восстанавливаемого из полностью разрушенного состояния ещё при советской власти.

— Господи, благослови славити Пречистое Имя Твое, Отца, и Сына и Святаго Духа. — перекрестился отец Паисий на Троицу, висящую в ризнице и прошествовал в алтарь.

— Благослови, отче! — благословляясь, начал утреню Отец Феофан, старший диакон. Всё потом, волей Божией да спасемся. Теперь то, ради чего Отец Паисий здесь. Всему своё время — время разбрасывать камни и время собирать их. Сейчас, как и вчера, и ранее, Отец настоятель будет молиться за каждого, кто в поле, кто в лесу, кто здесь в храме, кого Господь миловал спасением жизни и за тех, кто погиб. Ибо кто поможет почившей душе христианской в страшном, таинственном посмертии перед Престолом Сил? Только дерзновенная молитва простого иерея, души, ежечасно болящей за всех.

……………………………………………………………………………………………………………………………………………………..

Отцу Паисию (Скоренко) шёл уже шестьдесят девятый год, когда епархия отправила его восстанавливать приход в Кушалино. Родом из Вышнего Волочка, он не был потомственным священнослужителем, и к Вере пришёл во время войны — той, Великой Отечественной. Как и многие его сверстники, утром 22 июня 1941 года Отец Паисий, тогда просто Павел Богданович Скоренко, встретил уже на пороге военкомата. Потому как работал шофёром, попал в автобат в начале июля, потом котёл, прорыв к своим, первое ранение, в ногу, изолятор НКВД, Слава Богу, отпустили — рядовой, документы не выбросил, госпиталь, потом снова на фронт. Там, в окопе, под Волоколамском, Павел встретил отца Георгия. «Держись меня, Пашка.»- улыбаясь, говорил ему старый священник. — «Меня ж ведь сам Георгий Победоносец обороняет, шутка ли, сынок! Он и тебя укроет, а ты проси его.» Отец Георгий и покрестил Павла, ночью, в окопе. В страшном бою, который произошёл с их батальоном на следующее утро, когда немцы, действуя во фланг, силами до танкового батальона с приданными панцергренадёрами, прорвали позиции их полка, выжили немногие. А вот Павла — теперь Отца Паисия Господь сохранил…