Леонид Моргун - Сатанинская сила

— В науках я слаб, — сказал Всевед, сокрушенно качая головой. — Вся наука, которая в твоем доме лежит, — он поглядел на небольшую полку с книжками и старыми учебниками, пылившимися в углу, — та только в меня и вместилась. Однако, сдается мне, что не та наука, которая раз и навсегда ответ на все вопросы дала, а та, которая эти ответы каждый день ищет и в них сомневается. Ты же своими глазами видел и кровь, и страдание, и смерть. Они реальны, пусть же и их твоя наука объясняет. А пока ваши ученые о том гадать будут, я тебе скажу: то, что народ ваш от старой веры отказался и уверовал в единственно реальный мир и в единственно реальное будущее благо — было великим ударом по мнимому миру. Хотя и тьма-тьмущая вашего народа за эту новую веру перемерло, но чем более страдал народ, тем больше и верил. И без веры этой вы бы ни в войну не выстояли, ни страну свою не отстроили бы. Но время прошло — и разуверились вы в былых идеалах, а новых так и не обрели. Старых богов вы порушили, а новых не создали. Вот тут-то и достаточно было одной трещинки, одной слабинки в стене, разделяющей миры ваши, чтобы плотину вашу прорвало, и мнимость хлынула на вас, с каждым мгновением все более и более овеществляясь. А все потому, что нельзя веровать лишь в карман набитый, в колбасу копченую, в добро свое неправедными трудами нажитое. Не для того человек создан, чтобы жрать да спать, а для того, чтобы силой своего духа великие дела творить!

Всевед поднялся и пошел к двери. И уже стоя у порога, сказал:

— Знай же, что город ваш в осаде, в кольце, зачарован он, запутан силками нечистыми. Брожение идет нынче в умах ваших. И чем больше крови льется, тем больше вы в нее верите, тем сильнее становится нечисть, чем старательнее вы от нее хорониться будете, тем легче она вас достанет.

— Так что же, батюшка, всем нам погибель лютая… — залилась слезами Дуня.

— Спасти вас может лишь вера.

— В кого?

— Все равно, — махнул рукою Всевед. — Какую вы изберете, такая вас и сохранит… — с этими словами он шагнул за порог и исчез во тьме.

Семен же уронил голову на руки и тут же заснул.

VI

Посторонний человек, имевший несчастье заночевать в Букашине, под утро вскакивал, как ужаленный, втягивал голову в плечи и аж поеживался, ежесекундно вздрагивая от перечисления всей необозримой гаммы сексуальных излишеств, не снившихся и автору «Кама Сутры», всех видов инцеста, промискуитета и зоофилии, о которых громогласно сообщалось с улицы. Выглянув наружу, бедняга увидел бы ничем не примечательную картину заурядного коровьего стада, которое возглавлял громадный черный свирепого вида бугай по кличке Дупель. Он шествовал по разбитой центральной улице Букашина с видом римского императора, принимающего триумф. Однако вместо оваций и приветственных кликов стоявшие подле калиток старушки поливали его буйную рогатую голову такими свежими, сочными и прочувственными матюгами, от которых стыдливым румянцем зарделся бы и боцман Северного флота. Дело тут было не во врожденной порочности букашинских старушек. Причиной их остервенения были чертополох, крапива, кашка и прочая сорная трава, в изобилии росшая по обочинам улицы. Каждый травянистый участок перед домом по неписанному закону представлял собою место выпаса старушкиных коров и являлся единственным средством к существованию. Дурак же Дупель, привлеченный видом травы, то и дело тыкался в нее мордой, чем наносил ощутимый урон бедным бабушкам. От того-то они и бранились. Не в последнюю очередь попадало и Ереме Полбашки. Но нынешним утром в перебранку хозяек вплелись новые темы с ужасающими подробностями:

— Тю-у-у-у! Пошла прочь, чертова скотина! — кричала краснолицая Марья, шугая большую рыжую корову. — А слыхали, бабоньки, черти в церкви завелись, в полночь стали в колокола наяривать!

— А Мошкина жена брехала, что в райкоме привидения появились. Бузыку нашего из окна выкинули!

— Тю, врешь!..

— Сама врешь! Наши с утра бегали, говорят, не райком стал, а сплошная руина! Во-те крест!

— А Дуська грит, домового видела, правда, Дусь?

— Ну видела, ну и что, — сердито отозвалась мама Дуня. — Домовой он и есть домовой, и нечего тут кричать.

— А у Мавры, грят, все пиво вчерась скисло.

— А у нее отродясь ничего хорошего не было…

— Да нет, кажет, порча…

— Да она сама ведьма!..

— На ферме-то, на ферме, кто-нибудь слышал, бабы? Чернуха двухголовым телятей отелилась!

Бабы суеверно перекрестились.

— А я вам так скажу, девки, — поведала им Дуня. — Хоть и не велел мне Семка сказывать, а скажу: знаю доподлинно, все это от безверия нашего. Был у нас один верный человек, так и сказал: от грехов, говорит, от того что Бога забыли. От того-то нечисть и плодится со страшной силой…

— Ой, батюшки, что ж это будет-то…

— Да не вой ты, дура! — прикрикнула на нее бабка Марья. — Знач-так, первым делом надо попа найти, и пусть все дома освятит и всех детишек покрестит.

— Тю-у-у-у! Лепилинский поп, он сам жук еще тот, хуже черта лысого. По девкам шастает, цыгары смолит и на машине разъезжает…

— Ну й цур ему, абы какой был, главно, чтоб дело свое знал!

— К попу, бабоньки, к попу, все собирайтеся и без него не вернемся!..

— Га-а-а!.. га-а-а… — хохотал Ерема, глядя на бабий переполох и оглушительно щелкая бичом. Его проблемы духа не волновали.

Утром того же дня Семен Бессчастный не без некоторой внутренней робости ступил а крыльцо бузыкинского особняка. На звонки долгое время никто не отвечал. Спустя минут пять в дверях показался заспанный швейцар в майке и зеленых с золотым галуном штанах. Звали его Антошей Шабером.

— Кого хошь? — просипел он, меряя сержанта косым взглядом.

— Мне нужно поговорить с Саш… то есть с Александрой Петровной, — сказал Семен, предъявив дворецкому удостоверение. И добавил: — По служебному делу.

— Ты че? — опешил Антоша. — Совсем уже того, да?

— Чего «того»? — набычился Семен. — Что еще за «того»? Ты с кем говоришь? Я провожу следствие по делу об убийстве, ясно? — заорал он совсем уж непривычным для себя, каким-то писклявым голосом, таким, что Антоша попятился, проворно затворил за собой дверь, но сержант быстро поставил ногу и вломился в прихожую следом за ним, едва не сбив с ног величаво подплывающую супругу главы управы, Ларису Матвеевну.

— Что, что такое? Что еще стряслось? — встревоженно спросила она, запахивая расшитый драконами пеньюар. Видно было, что на ней не лучшим образом сказалась бессонная ночь. — Вас нам только еще не хватало! — возмутилась она, выслушав сбивчивое требование Семена. — Вы что, не понимаете, что пришли не вовремя? Не понимаете, в каком мы все сейчас состоянии? Муж тяжело болен, дочь вернулась под утро чуть живая, я одна между ними разрываюсь, сама едва стою на ногах, а тут еще вы со своим дурацким допросом… Ну хорошо, идите, а я сейчас позвоню вашему начальнику и все улажу.