Гость Дракулы и другие странные истории - Брэм Стокер
Но главным экспонатом в этой коллекции ужасов было приспособление, известное как Железная Дева и стоявшее почти в самом центре залы. Оно представляло собой грубо сработанную женскую фигуру, напоминавшую колокол или, точнее сказать, жену Ноя на изображениях ковчега в детской Библии, однако лишенную тонкой талии и безупречно округлых бедер, которые отличают представительниц Ноева семейства. В этом сооружении едва ли было бы вообще возможно распознать человеческую фигуру, если бы его создатель не придал верхней части отдаленного сходства с женским лицом. Снаружи устройство покрывали ржавчина и пыль; к кольцу спереди, примерно на том уровне, где у фигуры должна находиться талия, крепился шнур, пропущенный через блок, который был прикреплен к столбу, поддерживавшему верхний настил. Потянув за шнур, смотритель показал, что передняя часть фигуры с одной стороны подвешена на петлях наподобие двери; затем мы увидели, что стенки у орудия довольно толстые и пространства внутри достаточно как раз для того, чтобы там мог поместиться один человек. Дверь была такой же толщины и обладала немалым весом – смотрителю, несмотря на использование блока, пришлось употребить всю свою силу, дабы ее открыть. По-видимому, дверь намеренно была подвешена таким образом, чтобы собственной тяжестью стремиться назад, поэтому сама собой захлопывалась, стоило ослабить натяжение шнура. Внутренность устройства вся была источена ржавчиной – но не той, которая возникает сама собой по прошествии времени, ибо едва ли она въелась бы столь глубоко в железные стенки; а эти пятна въелись поистине глубоко! Но лишь когда мы подошли осмотреть внутреннюю поверхность двери, дьявольский замысел открылся нам во всей полноте. Там обнаружилось несколько длинных шипов, квадратных и массивных, широких у основания и сужавшихся к концам: они располагались таким образом, что, когда дверь закрывалась, верхние прокалывали жертве глаза, а нижние – сердце и другие жизненно важные органы. Для бедной Амелии это зрелище оказалось невыносимым, и на сей раз она и впрямь лишилась чувств, так что мне пришлось снести ее вниз по лестнице, уложить на скамье у входа, на свежем воздухе, и оставить там, пока она не очнется. То, что она испытала глубочайшее потрясение, подтвердилось и впоследствии: мой старший сын до сих пор носит на груди безобразное родимое пятно, которое, по мнению всех членов семьи, очертаниями напоминает Нюрнбергскую Деву.
Когда мы вернулись в залу, Хатчесон по-прежнему стоял напротив Железной Девы; он явно предавался философствованиям и теперь решил поделиться с нами плодами своих раздумий, предпослав им своеобразное вступление:
– Итак, думаю, я кое-что уразумел, пока мадам оправлялась после обморока. Сдается мне, что мы по ту сторону Атлантики изрядно отстали от жизни. У себя в прериях мы привыкли думать, будто индейцы дадут нам сто очков вперед в искусстве доставлять человеку неприятные ощущения; но, пожалуй, ваши средневековые законники превосходят их по всем статьям. Занозе несладко пришлось с той скво, но по сравнению с ней эта барышня собрала стрит-флеш. Эти шипы еще достаточно остры, хотя их грани порядком проржавели. Хорошо бы, чтобы наше управление по индейским делам выписало несколько образцов этой занятной игрушки – разослать по резервациям и посбить спесь с индейцев, а заодно и со скво, наглядно показав, как древняя цивилизация превосходит их в той самой области, где они лучше всего понаторели. Пожалуй, я залезу в этот ящик на минуточку, чтобы посмотреть, каково это!
– О нет! Нет! – воскликнула Амелия. – Это слишком ужасно!
– Для пытливого ума, мэм, нет ничего слишком ужасного. На своем веку я побывал во всяких переделках. Как-то в Монтане провел ночь в брюхе дохлой лошади, а вокруг меня полыхала прерия; в другой раз, когда команчи вышли на тропу войны, а мне не хотелось бросать родимые края, ночевал внутри мертвого бизона. Два дня я просидел в обвалившейся шахте на золотом прииске Билли Брончо в Нью-Мексико и был одним из четверых парней, которые при закладке опор Бизоньего моста почти целый день провели взаперти в опрокинувшемся набок кессоне. Никогда еще я не избегал необычного опыта, и теперь начинать не собираюсь!
Мы поняли, что он решительно настроился провести очередной эксперимент, поэтому я сказал:
– Давайте, старина, и управьтесь побыстрее.
– Хорошо, генерал, – сказал он, – но я полагаю, что мы еще не вполне готовы. Те джентльмены, которые оказывались в этом ящике до меня, не особенно рвались туда попасть! Думаю, их красиво связывали, прежде чем доходило до главного. Я хочу попасть в эту штуковину честным путем, а потому сперва меня нужно хорошенько скрутить. Полагаю, этот старый увалень сумеет раздобыть какую-нибудь веревку и связать меня должным образом?
Последние слова были произнесены вопросительным тоном и обращены к старому смотрителю, но тот, уразумев смысл его речи, хотя, вероятно, не оценив сполна изящества выговора и оригинальности образов, помотал головой. Несогласие старика, однако, оказалось лишь формальным и рассчитанным на то, что его возьмутся сломить. Американец сунул в руку смотрителю золотой и сказал:
– Бери, дружище! Вот тебе награда; да не пугайся. Тут никого не собираются вздернуть, тебя просят пособить кое в чем другом!
Смотритель приволок какую-то тонкую измочаленную веревку и принялся связывать нашего спутника
