Повести и рассказы - Джек Кетчам
— Фадд! Годзилла! Я дома! — воскликнула она. — Готов к замене масла?
Тишина.
Он должен быть здесь, — подумала она. — Автомобиль же здесь.
— Твои Сдобные Булочки вернулись домой, — она направилась в спальню.
Держу пари, он ждёт меня в постели. Ждёт со своим большим, твердым членом…
Но, теперь, большим и твердым он не был. Клэр уставилась на него, а потом вскрикнула. Фадд лежал голый на кровати — очевидно, мертвый настолько, насколько это вообще возможно, — и его лицо было темно-багровым и странно распухшим. Затем из угла появилась фигура в кожаной кепке и кожаных перчатках.
Даллас. Слуга.
— Парашютная стропа лучше всего. От рояльной струны порой бывает грязновато, хоть она слишком вошла в поговорку. А нейлон не надежен. Я использовал его на той шлюхе, что была у Родерика до тебя, и проклятая тварь оцарапала мне лицо. Это было ужасно.
Клэр смотрела на глубокую борозду, врезавшуюся в шею ее любовника. Лицо Фадда раздулось и стало похожим на уродливый шар.
— Ты должна была слушать свой автоответчик, — сказал Даллас. — Старушка, мягко говоря, от всего не в восторге.
Шлюха, что была у Родерика до тебя… — вот все, о чем Клэр могла сейчас думать. — Я заняла её место…
Он шагнул к ней, и Клэр закричала снова.
Но это была не удавка. Это был платок, пропитанный хлороформом.
* * *
Очнулась Клэр в комнате Родерика. Она узнала ее мгновенно. Несмотря на то, что мысли в ее голове кружились как осенние листья на ветру.
— Ох, дамочка, — его мать, жеманная и нарумяненная, сидела прямо в красивом плетеном кресле напротив нее. — Ты ведь должна была заботиться о моем мальчике.
У Клэр отвисла челюсть.
— Мы… мы расстались, — она с трудом ворочала языком.
— Расстались? Да ты бросила его, тупая, эгоистичная дырка! Мой Родерик — просто подарок для дамочек на вроде тебя! Знаешь, не ты первая кто поступает с моим сыном подобным образом, и Даллас всегда был достаточно любезен, чтобы, в конце концов, дать им всем то, чего они заслуживали. Но ты? Бог знает почему, но у меня просто не хватило духу. Родерик так сильно тебя любит…
Клэр задрожала. Даллас сердито посмотрел на нее. Затем пожилая дама, чопорная в своем старомодном платье, продолжила:
— Ты должна была слушать свой автоответчик, дамочка.
— Я… я была в отпуске.
— Знаю. Резвилась с этим отвратительным наркодилером. К сожалению, мы с Далласом тоже отсутствовали. Но если бы ты слушала автоответчик, ничего бы этого не случилось.
— Этого — чего? — прохрипела Клэр.
— Бедный Родерик. Он милый мальчик, да, возможно, немного эксцентричный в некоторых способах доказать свою любовь. Даллас нашел его там… во дворе.
Разум Клэр начал медленно погружаться во тьму. Кошмары вернулись.
Родерик застрелился. Принял яд. Повесился…
— Он… мертв? — рискнула она.
— Нет, — старуха улыбнулась какой-то странной улыбкой. — Слава Богу, нет.
Хмурый слуга вставил кассету в магнитофон стоящий на серванте и вышел в соседнюю комнату.
— Привет, это Клэр! Сейчас меня нет дома, поэтому оставьте сообщение… БИИИИИП!
Потом голос Родерика:
— Клэр! Любовь моя! Ну почему ты мне не веришь? Хочешь, я докажу тебе? Докажу, как сильно я тебя люблю! Я докажу это! Я докажу, что сделаю для тебя все, что угодно… Слушай!
Пауза. Хруст. Короткий вопль.
— Это, — прокомментировала старуха, — мой сын отрезал себе мизинец ножницами по металлу.
Клэр ахнула.
Кассета продолжала крутиться. Родерик всхлипывал.
— Вот!!! Вот мое доказательство! И каждый день, что прожит без тебя, я буду отрезать себе по части тела.
Клэр вспомнила уроки математики и побледнела. Ее не было больше трех недель.
Даллас вернулся с каким-то свертком в руках, положил его на кровать, развернул и отступил в сторону.
У Клэр спёрло дыхание. Мир вокруг застыл. Потом ее согнуло пополам, и она вырвала прямо на дорогой персидский ковер.
— Клэр! Ты здесь! Я знал, что ты ко мне вернешься! — бледное лицо Родерика светилось от счастья. — Десять пальцев на руках, десять на ногах, — oн гордо ухмыльнулся. — Потом пришлось использовать жгуты и ножовку. С ногами и левой рукой все было просто. Но вот правая… Спорю, ты ни за что не догадаешься, как я это сделал!
Ее вырвало снова.
— Я заполз на поленницу, затянул жгут зубами и сунул ее в тот дровокол во дворе. Ты бы видела! Как по маслу!
Клэр знала, что до конца своих дней не забудет то, что сейчас видит. Родерик на кровати. Без рук, без ног. Говорящее туловище.
— Теперь ты веришь мне? Веришь, что сделаю для тебя все, что угодно?
Она смогла выдавить только одно слово.
— Да.
— У вас двоих еще вся жизнь впереди, — сказала старуха, поднимаясь с кресла и ковыляя к двери. — Уверена, со временем все наладиться. Конечно, сейчас Даллас останется с вами, чтобы удостовериться в том, что ты со всем справляешься.
— Справляюсь с чем?
Даллас улыбнулся. Рука в перчатке покрутила удавкой.
— Со своими обязанностями, — сказала ей мать Родерика. — Это твоя вина, так что теперь пришло время заплатить. И давай без фокусов. Прими свои обязанности без суеты, пожалуйста. Это справедливо, — она еще раз окинула Клэр строгим взглядом. — Я очень надеюсь, что ты хорошо позаботишься о моем мальчике.
Даллас запер за ней дверь. Он дал Клэр пару секунд, чтобы осознать, о чем говорила старая леди. Потом указал ей на кровать.
— Любовь моя, — пролепетал Родерик. — И пока смерть не разлучит нас! Как же чудесно мы проведем время.
…была одна часть, которую Родерик не отрезал. И теперь эта часть тела стояла перед ней во весь рост.
— Раздевайся и приступай к делу, — приказал Даллас. — Ты же не хочешь заставлять Родерика ждать.
Повести и рассказы разных лет
Коробка
Нилу МакФитерсу.
Jack Ketchum, "The Box", 1994
— А что в коробке? — спросил мой сын.
— Дэнни, — сказал я, — не приставай к человеку.
Воскресенье, до Рождества оставалось две недели. Стемфордский поезд был заполнен выстроившимися в ряд покупателями с пакетами, но нам повезло найти места. Мужчина с коробкой сидел лицом ко мне и моим дочерям, Клариссе и Дженни; мы втроем прижимались друг к другу на сиденье напротив, а Дэнни устроился рядом с ним.
Я мог понять любопытство Дэнни. Мужчина держал красную квадратную коробку для подарков на коленях, сжимая так, словно боялся, что ее сейчас отнимут. Не отпускал уже три остановки — с того момента, как сел.
Он был высоким — шесть футов,
