Лео Перуц - Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы

— Ребенок родился большим и крепким, — сказала соседка склонившемуся над корзиной сапожнику. — Все прошло хорошо. Я была дома, зашла покормить кур, и вижу — она бежит через улицу. Я сразу поняла, что с нею. «Не бойся, — говорю, — я четверых родила». Гляди, кум, он открыл глазки. Можешь с ним поздороваться!

Сапожник разглядывал корзину, ребенка и белые пеленки. А соседка между тем продолжала:

— Из рождественских младенцев почти всегда выходят священники, церковные мужи и хорошие проповедники. Вот пасхальные дети, напротив, чаще получаются ни к чему не способными бездельниками. Если Бог позволит, он у вас может даже епископом стать. Копи теперь, кум, денежки, ведь учение стоит недешево!

— Он будет сапожником, — отвечал новоиспеченный отец, поглядывая на жену, чтобы видеть, как она это примет. — Конечно, сапожники — не самые ученые люди на свете, но и среди них наберется достаточно прилежных и достойных особ, которых уважают все, кто знает. Кто бы ни пришел со своими башмаками ко мне в мастерскую, всегда уходит довольный. Я беру даже такие заказы, которые никто не возьмется сделать. Зачем учиться? Даже если он не сможет читать требник, это не помешает ему стать добрым христианином.

Медленно и осторожно он начертал своим негнущимся пальцем крестное знамение на лбу мальчика.

Ребенок раскрыл рот и начал кричать. Он вопил столь отчаянно, что его начали сотрясать корчи, а личико посинело.

— А ну-ка, иди отсюда, идиот несчастный! — крикнула жена торговца пряностями. — Разве можно тыкать младенцу в нос такими смоляными пальцами? Они у тебя так воняют варом, что и взрослому немудрено в обморок упасть. Ступай в свою мастерскую. Ты его напугал, и он теперь будет тебя бояться!

С этими словами она оттолкнула смущенного сапожника в сторону, взяла кричащего младенца на руки и принялась успокаивать его.

— Будь с ним добр, Липпо, — слабым голосом проговорила жена со своей постели, — будь приветлив к нему. Там, на плите, суп, но будь осторожен, он очень горячий…

В эту ночь сапожнику приснился сон. Он увидел себя на морском берегу, в гавани, где обычно причаливали груженные луком лодки из Термини. Он стоял и держал на руках корзину с ребенком. В гавани было пустынно — ни суденышка, ни людей на берегу. Вокруг царила тишина, и только медленные волны с плеском накатывались на берег. Но вдруг он увидел вдали трех человек, один из которых приближался к нему с севера, другой — с юга, а третий, казалось, прибыл по морю, ибо он шел с востока. И когда они подошли к нему поближе, он разглядел, что на них были золотые короны и позолоченные башмаки, а плеч свивали пурпурные плащи. И они бросились на колени перед его ребенком и протянули ему три подарка — но не золото, не ладан и не мирру держали они в руках. У первого была расплавленная смола, у второго сера, а у третьего — черный уголь…

Сапожник проснулся, исполненный ужаса перед видением, которое он не мог истолковать. Он медленно выпрямился. Лунный свет вливался в комнату и падал на икону Иоанна Крестителя, который, казалось, смотрел на сапожника вопросительно, словно только что спустился с неба, чтобы побеседовать с ним.

Какую-то минуту сапожник неподвижно сидел на постели, но потом слабость одолела его, он опустился на подушку и уснул опять.

Теперь он был уже не на берегу моря, а сидел на своем креслице в мастерской, и перед ним на рабочем столике лежали кожа, дратва и шило. Тут он увидел — увидел сквозь стену дома! — как к нему со всех четырех сторон света приближались бесчисленные человеческие фигуры, темные как смоль. Нет, это были не люди — они выглядели как купеческие товары из складов в гавани. Огромная масса мешков с зерном, рисом и просом, волна бочек, ящиков и сундуков накатывалась на него, и все это теснилось и прыгало, сталкивалось и сшибало друг друга. Ожившие предметы окружили его дом, они бились в окна, втискивались в двери, они грохотали по крыше, толкались о стены, хотели войти внутрь, и тут сверху, из облаков, прогремел голос:

— Это грехи всего мира, они пришли поклониться тому, кто родился сегодня!

Сапожник очнулся от сна. Он весь дрожал, пот выступил у него на лбу. Он бросил взгляд на жену — ведь и она должна была услышать этот голос; но она безмятежно спала…

Лунный свет все еще падал на лик Иоанна Крестителя, и сапожник ясно различал предостерегающе поднятую руку святого. Еще секунду образ был залит светом и мерцанием, а потом исчез во тьме: луна скрылась за тучей.

Весь следующий день сапожник был молчалив и погружен в себя. Ранним утром он сварил еду для себя и жены и заперся в мастерской. Жена слышала только, как он прибивает подметки, словно в будничный день. Один раз он вошел в комнату и с минуту молча глядел на ребенка, спавшего в корзине.

Лишь далеко за полдень, когда уже начало темнеть, он, казалось, вспомнил, что был праздничный день. Он достал из сундука голубой кафтан, в котором обычно выходил на улицу по воскресеньям, тщательно почистил его щеткой и подошел к постели жены.

— Пойду приглашу крестных для ребенка, — сказал он. — Через час вернусь. Ты пока лежи — я скажу соседке, чтобы она заходила проведать тебя. Не вздумай вставать! Мулов я уже покормил.

— А тебе и не надо долго искать крестных, — возразила жена. — Ступай сразу к торговцу птицей Скальца, что живет на улице Монферрато, прямо против большого бассейна. Он мне уже давно обещал принять ребенка из купели. Это дело решенное. У нас будет хороший подарок деньгами, а может быть, и пара каплунов, потому что человек он богатый. Но ты должен говорить с ним громко, а то он туг на ухо. Да берегись собаки — она у Скальца огромная, бурая, злющая и кусается! Не заходи во двор, пока ее не привяжут на цепь.

Сапожник надел свой плащ, шапку и вышел из дома.

Он знавал в городе одного весьма ученого человека, доктора наук, который много лет учился в разных университетах. Он был медиком, и со всех сторон к его дому приезжали люди в богатых колясках, чтобы получить у него совет. К этому-то знаменитому человеку и направился сапожник, и, поскольку на нем был роскошный голубой кафтан, смело вошел в дом.

Одетый в бархатный камзол врач сидел за столом, на котором, между двумя горящими свечами, были разложены книги, рукописи и парик; на лысом черепе эскулапа была шапочка из алого бархата; в руках он держал фляжку, которую постоянно встряхивал и рассматривал на свет. Когда сапожник вошел и поклонился, врач лишь бегло взглянул на него. Потом сделал знак подойти поближе.

— Что с вами? — спросил он. — Где болит?

— Ваша милость! — сапожник смешался и замолчал, пытаясь сообразить, как лучше повести разговор.