С. Браун - Живые зомби

Интересно, многие ли из этих людей посещают церковь?

Не все живые такие агрессивные и злобные, однако порой мне стыдно, что когда-то я был одним из них.

Невзирая на ругань, я иду дальше. Понятия не имею, что придает мне храбрости: беспокойство, обуревавшее меня в последние дни, уверенность в том, что нужно отстаивать свою правоту, или висящий на груди лозунг протеста, но я подчиняюсь внутреннему порыву. Словно ничего вокруг не имеет значения.

Мимо проезжает черный «ниссан-сентра». Из окна высовывается женщина и обзывает меня уродом. Серебристый «додж-плимут» замедляет ход, чтобы чернокожий парень с дредами и козлиной бородкой успел в меня плюнуть. Ребенок с заднего сиденья белого «БМВ» запускает недоеденный сандвич, который летит прямо мне в грудь, и майонез вперемешку с тунцом растекается по доске и плащу. Детеныш хохочет, а мамаша нахваливает его: «Умничка, Стивен!»

За магазином «Сейфуэй» и пиццерией начинается Соквел-виллидж. К тому времени, как я дошел до знака «Соквел-виллидж — год основания 1852», меня успели облить кофе и апельсиновым соком, закидали картофельным салатом, сырыми яйцами и жареными куриными крылышками. Оригинальный рецепт.

Не все зомби испытывают такие унижения. Хотя многие. Некоторым приходится еще хуже. А я — олицетворение зомби, самый натуральный мертвяк, ковыляющий вдоль дороги: одна нога волочится сзади, лицо с торчащими кусками мяса затейливо простегано швами. Осталось только прицепить на спину бумажку со словами «Оскорби меня».

На официальной границе городка обочина переходит в пешеходную дорожку, и с обеих сторон дороги начинаются магазины. Останавливаюсь у антикварной лавки «Кроуфорд», по воскресеньям она не работает. Снова пялюсь на свое отражение в витрине — его немного закрывают витиеватые буквы, но рассмотреть можно: я весь в объедках, и на этот раз я задумываюсь, какого черта тут делаю.

Ощущаю себя не в своей тарелке. Я — не живой. Мир живых больше не принадлежит мне, как бы я этого ни хотел, как бы ни скучал по нему, даже если мне взбрело в голову, что я могу гулять здесь без всяких последствий. Мне не нужны никакие последствия. Только оставьте меня в покое и дайте право быть тем, кем хочу, и делать то, чего хочу. Да где там! Ведь я — не человек, я бездушный чурбан.

Разглядываю отражение в витрине и понимаю, что, придя сюда, совершил огромную ошибку. Что заставило меня тащиться в такую даль? Быстрее бы уже добраться домой, пока в меня не прилетело что-нибудь потверже ведерка с куриными крылышками из «Кей-эф-си».

Не успеваю я отвернуться от витрины, как рядом отражается кто-то еще. На мгновение я застываю от неожиданности — не могу сообразить, что делать дальше. Лишь радуюсь, что пошел сегодня гулять.

Отражение улыбается мне, трогает пальцем мой дождевик, затем засовывает палец в рот и выносит вердикт:

— Соли не хватает!

Мое отражение улыбается и отворачивается. Я смотрю на Риту.

На ней васильковый пуловер с углубленным вырезом, черная рубашка, синие джинсы и черные ботинки.

На губах помада тона «сочный розовый». Как детская жвачка.

Шарфа нет, перчаток тоже. Швы на горле и запястьях, черные на фоне бледной кожи, выставлены напоказ. Выглядит она сногсшибательно.

Мы улыбаемся, не произнося ни слова. Точнее, слов не произносит Рита; что же до меня — я не мычу и не хрюкаю. Мы понимаем: нас обоих привела сюда какая-то смутная идея. Почему обоих? Почему именно сегодня? Важно не это. Важно было дойти досюда. И не испугаться.

Рита берет меня за правую руку и ведет прочь от магазина, в глубь городка. С моего лица не сходит улыбка. Я словно на первом свидании и не могу поверить, что оно состоялось. Я взволнован, возбужден и уверен в себе — давно такого не испытывал. Мельком гляжу на Риту — она тоже улыбается.

По дороге мы молчим, сторонимся людей, чтобы не нарваться на скандал, и все равно притягиваем всеобщее внимание. Можно подумать, мы на вручении «Оскара» идем по красной дорожке. Разве что зовут нас не Том Круз и не Кэти Холмс.

Там и сям, словно аплодисменты, раздаются удивленные и испуганные возгласы. Оскорбления следуют безостановочно, как фотовспышки. Один подросток швыряет одноразовый стакан и обливает меня корневым пивом, другой запускает пончик с джемом. Человек с мобилкой в руках вызывает полицию. Несколько мгновений спустя под приближающийся вой сирен из-за угла появляется фургон службы отлова бродячих животных и летит в нашу сторону.

Это самый восхитительный день за все время моего существования.

Глава 11

Все зомби обязаны зарегистрироваться в окружном департаменте воскрешения трупов, при этом нам выдается идентификационный номер. Разрешение. Вроде того, что люди получают на содержание кошки или собаки. В моем разрешении указаны имя, адрес, телефон и идентификационный номер — 1037, который означает, что я — одна тысяча тридцать седьмой член сообщества нежити округа Санта-Крус, которому выдано разрешение.

Как правило, разрешения носят на цепочке — как собачьи жетоны с регистрационными номерами или полицейские значки. И это, я уверен, оскорбляет и собак, и полицейских. Некоторые зомби цепляют номера на браслеты, другие — любители нарушать общественный порядок — и вовсе отказываются их надевать. Ведь значок помогает не только опознать зомби и вернуть его домой, но еще и отследить дебоширов. А не каждому зомби захочется, чтобы его нашли. Не у каждого есть куда возвращаться. Да и родители не у всех такие понимающие, как у меня.

— Двести долларов! — с красным от ярости лицом возмущается отец, вцепившись в руль. Он везет нас с мамой домой. — Двести долларов!

Столько пришлось заплатить, чтобы меня отпустили из приюта для животных.

За первый мой постой родители не платили, ведь я воскрес без их ведома. Однако при каждом последующем посещении берется плата за место и за выезд фургона. Включая чаевые и налоги.

— Не представляешь, какого позора я сегодня натерпелся! — Отец смотрит на меня в зеркало заднего вида, притормаживая у светофора. — Об этом ты подумал, когда выходил из дому?

— Вряд ли он хотел тебя опозорить, Гарри, — защищает меня мама. С улыбкой Джун Кливер[5] на лице она разворачивается ко мне с переднего пассажирского сиденья. — Разве ты хотел, милый?

Сказать по совести, ответа я не знаю. Возможно, у меня и мелькнула мысль поставить отца в неловкое положение. Поддержки от него не дождешься. Как и сочувствия. И родительской любви. Наверное, я похож на обиженного ребенка, который криком добивается внимания. Только я не кричу. Вместо этого я поддался службе отлова животных и загремел в клетку.