Алексей Шолохов - Тело

– Ну, что вы, вылезайте. – Прудя заглянул в телегу. – Бориска, ты будто рыбьего жира напился. Что с лицом?

– Ерунда всякая в голову лезет.

После этих слов Славик как-то поник, будто теперь его очередь пить рыбий жир.

– Какая?

– Потом, – отмахнулся Шувалов и подал другу рюкзак.

Борька краем глаза увидел «RAM» Соловьева. Марины и Евгения рядом не было. Оставалось только догадываться, где они. И Мишка, похоже, догадался. Он вообще поник. Еще бы. Человек привык поступать так со всеми сам.

– Эй, Миха! – позвал Шувалов друга.

Когда Болдин повернулся, Борька бросил ему один из рюкзаков.

– Держи!

– Что-то вы долго, – сказала Марина и вышла из темного туннеля шахты. Евгений шел следом. По его лицу нельзя было сказать, о чем он думает. Робот роботом. Он, наверное, и сексом занимается с каменным выражением лица. Раз, два, левой.

Они попрощались с Бандуриным. Трактор заревел и покатил по дороге назад к деревне. Прудников осмотрелся. Большое здание, стоящее недалеко от входа в шахту. Выбитые стекла, сорванный ветром шифер. Рядом со зданием насыпаны два огромных отвала-террикона. Они были настолько старыми, что на них уже выросли кустарники. Зимой здесь наверняка резвились детишки. Горки для катания на санках и на лыжах могли сгодиться. Вообще, территория чистенькая, но то, что шахта не использовалась, было видно по останкам трактора да «БелАЗу», стоявшему на спущенных колесах. Славик подумал, что «БелАЗ», скорее всего, с соседнего карьера или еще откуда-нибудь. Вряд ли его использовали здесь. Вся обстановка вокруг говорила о том, что местные совсем не заинтересованы шахтой. В девяностые даже в Москве люди тянули все, что плохо лежало, а тут… «БелАЗ» это не только техника, но и несколько тонн чермета. Либо они все здесь оставили как музей советской эпохи под открытым небом, либо…

– Ну, как тебе общение с пролетарием? – спросила Олеся и обняла Славика за талию.

– Мы все в той или иной степени пролетарии, – ответил Прудников, отвлекшись от раздумий о недальновидности старосты и его опричников.

– Да ну?

– Ага, буржуев мы в семнадцатом разгромили, – пошутил Прудников.

– Лично вы?

– Ага, – улыбнулся Вячеслав и обнял девушку.

Он почувствовал возбуждение. Не животное, при появлении которого необходим секс, а легкое, будто красивая девочка из твоего класса заметила тебя и дала заполнить свою анкету или когда ты впервые кладешь свою ладонь ей на руку. Черта с два двадцать пять не тринадцать! Еще как тринадцать. По крайней мере, Прудников сейчас таковым себя и чувствовал.

Кстати, о детях. Он посмотрел на террикон. Представил снег, солнце, играющее своими холодными лучами на каждой крупинке многочисленных сугробов, детский смех и несущиеся с горы санки. Последнее, признаться, ему далось с трудом. Эта местность была уж очень мертвой, чтобы здесь раздавался смех. Вячеслав вспомнил, что и в деревне не слышал и не видел ни одного ребенка. Будто попал в психиатрическую клинику во взрослое отделение.

– О чем ты думаешь?

– О горе Маунт-Ли в лучах заката, – произнес ехидно Сережка, – где он сидит на одной из букв сладкого слова Ха-ли-вууд.

– Придурок, – улыбнулся Славик, и его щеки слегка зарумянились.

– Это правда? – спросила Олеся и тоже улыбнулась.

– Что именно? Что я сижу на буквах?

– Ты мечтал побывать там?

– Побывать, – пробубнил Самсонов и отошел в сторону. – Он на ПМЖ туда собирался. «Грин кард» хотел на халяву получить.

– Ты заткнешься? – Прудникова разозлил этот гаденыш.

– Расскажешь? – не отставала Олеся.

– Давай в другой раз?

– Как скажешь…

– Так! Все собрались вокруг меня! – рявкнул Соловьев.

«Он точно вояка, – подумал Вячеслав. – Ну, или воспитатель из детсада».

– У меня воспетка в садике была точь-в-точь как этот, – сказал Слава Олесе, и они пошли к инструктору.

Придурок, по ошибке ставший инструктором, построил их (хорошо хоть, не по росту) и, заложив руки за спину на манер какого-нибудь американского морпеха, расхаживал взад-вперед перед ними.

– Прежде чем зайти в копер, я хочу убедиться в том, что вы все, после того как наиграетесь в храбрых проходчиков, подниметесь наверх. Итак, для начала. Традиционно шахтой называется предприятие по подземной добыче каменного угля или горючих сланцев. Шахта включает в себя наземные сооружения: копры, надшахтные здания, главные вентиляторные установки, дробильно-сортировочные фабрики, склады и совокупность подземных горных выработок, предназначенных для разработки месторождения в пределах шахтного поля. Так как надземная часть вас интересует меньше всего, перехожу сразу к цели вашего визита сюда. Копер является надземной частью подъемного устройства, по которому мы спустимся в шахтовый ствол. Спускаться мы будем по лестнице, которая называется… – он сделал паузу, – …барбос. – Пауза. Когда его ожидания не подтвердились (наверняка вояка думал, что все заржут или Мишка скажет что-нибудь язвительное), он продолжил: – Дальше будут ходки и спуск. По одному из них мы поднимемся вверх до грузопассажирского ствола, а там, как говорится, на свободу с чистой совестью. На все про все у нас должно уйти не больше двух суток с расчетом привалов на обед и сон. Вопросы есть?

– У меня есть, – крикнул Самсонов и поднял руку.

«Неужели «барбос» заинтересовал еще кого-то?»

Славик думал, что вояка сейчас заорет: «Рядовой, выйти из строя и обратитесь по уставу». Но Соловьев просто кивнул головой, мол, валяй.

– А когда первый привал?

Ребята засмеялись. Тут инструктор удивил Прудникова снова. Он улыбнулся.

– Я думаю, мы можем перекусить здесь на поверхности, а потом уже выдвигаться. Возражения есть?

Возражений не было. Даже желудок Славика благодарно заурчал.

В одном из наземных строений была столовая. Они сели за большой стол. Парни открыли по банке тушенки себе и девушкам. Ели молча. Скорее для того, чтобы не вызвать гнев вояки.

Славик думал о заброшенной шахте. Нет, тут все как бы нормально. Нормальное такое отношение к промышленности при развале страны. Его беспокоила полная заброшенность шахты. Металлолом был всюду. И это только на поверхности. Славик был уверен, что в самой шахте его еще больше. Одних вагонеток только как двадцать «БелАЗов». Ладно, не хотят они металлоломом заниматься, а столы? За один мармит, которых здесь три штуки, можно было выручить тысяч десять. Любой хозяин кафе с руками бы оторвал. Да и столы со стульями ушли бы. Люди боялись сюда идти, будто здесь зараженная зона. Припять или, что еще хуже, эпицентр заразы.

У Прудникова ком встал в горле. Он перестал жевать.