Татьяна Корсакова - Пепел феникса

– Я тебе сейчас кофе сварю. – Анюта встала из-за стола, вылила в раковину содержимое турки. Любаша лишь одобрительно кивнула – пить кофе собственного приготовления она не то чтоб совсем не могла, но не любила. – Дай мне пять минут, я все тебе расскажу, честное слово. – Анна поежилась, поплотнее запахнула полы махрового халата.

– Алюшина, он что, совсем необучаемый? – Сердце растроенно екнуло. Ситуация получалась из разряда «поспешишь – людей насмешишь» или в данном конкретном случае не насмешишь, а расстроишь. А она ведь и в самом деле спешила, так хотела поскорее пристроить лучшую подругу на хорошую работу, что даже не особо интересовалась той семьей, в которую спровадила вчера Анюту. – Или они тебя там обидели чем-то?

– Кто? – Анюта стояла лицом к плите и расстроенное выражение Любашиного лица не видела.

– Да недоросль этот с семейкой!

– С недорослем все в порядке, кажется.

– Кажется или все-таки в порядке? – уточнила Любаша, переводя дух.

– Он, конечно, сложный парень, но не более того. Тут другое…

Анюта поставила перед Любашей чашку кофе, сама так и осталась стоять с зажатой в побелевших губах сигаретой. Кажется, она даже не затянулась ни разу, курильщица…

– Люб, у меня амнезия, – сказала она шепотом.

– Это в каком смысле амнезия?

– Во всех смыслах. – Сигарета догорела до середины, и тонкий столбик пепла упал прямо на пол. Для чистюли Алюшиной это было просто немыслимое событие, едва ли не более немыслимое, чем какая-то там амнезия. – Я совсем не помню, где провела прошлую ночь.

– То есть ты ее не дома провела? – Любаша присвистнула, посмотрела на подругу одобрительно. – Давно тебе, Алюшина, пора было начать жить нормальной человеческой жизнью. А то, что с алкоголем перебрала, это ничего, это от нехватки опыта. Следующий раз будешь осторожнее.

– Люб, я не пила. – Анюта мотнула головой и тут же болезненно поморщилась. А еще говорит, что не пила! – Любаша, я очнулась утром на скамейке в сквере. – Голос подруги звучал тихо и очень решительно. – В половине шестого утра, без пальто и обуви, в разорванной юбке и испачканной кровью блузке, в чужой мужской куртке, в чужих тапках…

– Подожди, подожди! – Любаша встала из-за стола, подошла к подруге, всмотрелась в ее подозрительно спокойное лицо, спросила шепотом: – А тебя это? Тебя никто не…

– Не насиловал, – закончила за нее Анюта и глубоко затянулась, с сигареты на пол снова упал пепел. – Тут другое что-то. Любаша, мне страшно, – добавила она совершенно спокойным голосом. Хорошо, если спокойствие это из-за коньяка, а вдруг из-за стресса?!

– Чего ты боишься, Алюшина? – спросила Любаша тоном как можно более беззаботным. – Самое страшное с тобой ведь не случилось, осталась в целости и сохранности.

– В относительной сохранности. – Анюта загасила в раковине недокуренную сигарету, принялась стаскивать с себя халат. – Люб, ты посмотри, что это такое? – А вот сейчас в ее голосе послышались панические нотки. – Люб, я это сегодня обнаружила, когда душ принимала, ты взгляни…

Она посмотрела и потеряла дар речи: на левой Анютиной руке красовалась татуировка. Любаша повидала много татуировок, начиная от профиля Владимира Ильича, накорябанного кривой тюремной иглой на груди трижды судимого соседа дяди Васи, и заканчивая кокетливыми кельтскими завитушками на пояснице секретарши Жанки, той еще гламурной дуры. Но чтобы такая красота! Такого многоопытная Любаша не видела никогда. Птица была какой-то необычной, скорее, из породы хищников, но точно не орел и не сокол. Других хищных птиц Любаша припомнить не могла. Птица не то вырывалась из объятий пламени, не то сама являлась порождением огня.

– Что это за хрень? – спросила Любаша, осторожно касаясь изящного хвостового пера, обвивающего Анютино запястье.

– Это не хрень, это феникс – мифическая птица, восстающая из пепла, – сказала Анюта и отдернула руку.

– Больно? – всполошилась Любаша. По виду кожа на Анютиной руке была вполне нормальной, даже не верилось, что татуировку ей сделали всего пару часов назад.

– Уже нет. – Подруга вытянула перед собой татуированную руку, посмотрела на нее со смесью страха и отвращения. – Даже странно, когда мылась, болела, и краснота была, а сейчас ничего.

– Ну и хорошо, что ничего, – Любаша вздохнула с облегчением. – Вот что я тебе скажу, Алюшина, татуировочка очень даже симпатичная, изящная, а главное необычная. Если бы мне такую красоту забацали на халяву, я бы не убивалась, а сказала бы спасибо. Конечно, летом тебе непривычно будет, ты ж у нас не любишь привлекать внимание, но теперь уж что? Теперь ничего не поделаешь.

– А если попробовать свести?

– А зачем? Красивая ж птичка! И потом, я читала, что до конца татуировку вывести нельзя. Тебе очень хочется ходить в разноцветных разводах?

– Мне уже вообще ничего не хочется. – Анюта натянула на плечо халат, потуже завязала пояс. – Нет, хочется! – добавила неожиданно зло. – Хочется узнать, кто и зачем это со мной сделал!

– Хорошо, что только это, – проворчала Любаша. – Ты вообще новости смотришь? Слышала, что творится?

– Что творится? – эхом повторила Анюта.

– Неужели не знаешь?! Ну ты, Алюшина, прямо как на облаке живешь! Маньяк в городе завелся, вот что! Уже четыре убийства. И убийства-то какие жуткие. Все жертвы – молодые девушки, всех нашли привязанными к столбам-деревьям, облитыми бензином и заживо сожженными.

– Заживо? – ахнула подруга.

– Ну, так народ говорит.

– А милиция что говорит?

– А милиция, как всегда, молчит. У нее тайна следствия и все такое… Так что радуйся, Алюшина, что попалась ты в руки к татуировщику, а не к этому чокнутому пироманьяку.

– Я радуюсь, – сказала Анна и отхлебнула из Любашиной чашки остывший кофе. – Я только вот теперь думаю, что мне придется паспорт восстанавливать и дубликаты ключей делать.

– С ума сошла! – спохватилась Любаша. – Какие дубликаты?! Замок нужно срочно поменять. Вдруг этот… ну, художник-извращенец решит тебя навестить? Не, замок менять однозначно, а лучше и дверь заодно, она у тебя какая-то хлипкая совсем. А еще, может, давай в милицию заявим? Ну так, на всякий случай.

– Не надо в милицию. – Анюта покачала головой. – Сама ж говорила…

– Тут другой случай. Там костры, а тут птичка…

– Огненная птичка…

– Ой, мамочки! – Любаша потянулась за рюмкой, до самых краев налила в нее коньяку, залпом выпила. – Анют, ты думаешь, что это он тебя? Ну, пироманьяк этот?

– Не знаю. – Анна устало потерла глаза. – Любаша, я вообще ничего не понимаю.