Рассказы (Сборник) - Алексей Александрович Провоторов

Я спустился в урочище, к пещере за каменной дверью. Спешился у ступеней. Пришла пора сделать последний шаг, то, ради чего всё это было. Прости, Мерна, я надеюсь, что ты простишь меня, но больше всего я надеюсь, что ты никогда не узнаешь.

Безучастное небо светлело над головой. Глаза коня отсвечивали белым, словно на дне их тлело слабое, неживое пламя; шерсть на загривке топорщилась, он был мокрым от тумана, но, как мне казалось, и от слабости тоже.

Я вынул из сумки, из тёмного холста яблоко, бледное, как плоть под луной, и протянул его Фемуру.

Конь посмотрел на меня измученным взглядом и взял.

И тогда, убедившись, что он съел яблоко, не выплюнул, проглотил, я вытер липкие руки о плащ и приблизился к лестнице.

Где-то вдалеке мне снова послышался шум. Может, какой-то зверь бродил в чаще.

Я потянул за верёвку, скрытую в ветвях, и, наверное, где-то в недрах пещеры раздался неслышный мне звон.

Камень расступился, и Хорнбори вышел ко мне, в серебряной шапке, в кожаном кузнечном переднике. Я знал, что за внешними каменными дверями есть и внутренние. Уж гномы умели основать неприступное логово. Мелкие, но рукастые недомерки. Я вот не могу соорудить ничего прочнее шалаша.

Хорнбори спустился ко мне и крепко поздоровался за руку. Я вдохнул и выдохнул как можно тише, закусил губу и тут же отпустил. У меня ещё был шанс сделать шаг назад, шанс сказать.

Но Мерна. Только ради тебя, сестра. Только. Пусть меня считают не совсем человеком, пусть я совершал преступления и едва не был за них казнён, но это — только ради тебя.

— Принимай товар, Хорнбори, — сказал я.

Вот и всё.

О Мерна, я надеюсь, ещё не поздно; надеюсь, я узнаю тебя, когда увижу. Я так стараюсь, Мерн, пусть мы с тобой похожи только глазами — мои рыжие, как ржавая пыль, твои оранжевые, как янтарь; но я поклялся защищать тебя, сестра, и не нарушу эту клятву.

Гном принял Фемура, восхищённо оглядел его. Тот стоял смирный, глаза стали лиловыми, никакой огонь не бегал в них, искры не гуляли по шерсти, и сама она улеглась, не топорщилась.

— Твоя красавица покрасит его в чёрный?

— Заказчик не оговаривал. Погони не было?

— Было много всякой мути, — сказал я, — но всё осталось по ту сторону Гемоды.

Я врал, конечно. Всё, кроме зверя, которого, не ведая того, Хорнбори держал за уздечку.

— А как там Грани?

— Грани Кровожадный отнял, прости.

Хорнбори только вздохнул.

— Ладно. Славный был жеребец, надеюсь, он не мучился.

— И я надеюсь, — сказал я ровным голосом, вспоминая дикий крик коня, гнавшийся за мной по чащобе.

Гном отдал мне мешочек с золотом. Я взвесил его на ладони, тяжёлый, холодный, какой-то весомо ненужный. Он не мог ничего искупить, и я прикусил свой лживый язык, чтобы не отказаться от награды.

Но я лишь поблагодарил и попрощался, и мне оставалось лишь ждать, когда яблоко Бетони сделает своё дело. Ждать и вспоминать.

— … Кто-то рыщет здесь, я чую, — сказала ведьма, подняв занавешенные кожей глаза к небу. — Кто-то пришёл.

— Это я, Бетони, — ответил я, выходя из-за сожжённой молнией сосны. Да, я дождался удобного момента.

— Снова ты, Альбин, — сказала она сыпучим и жёстким голосом, будто два камня-песчаника потёрли друг о друга. — Отвернись, я затяну шнуры.

Я продолжал глядеть в упор.

Она молча посмотрела на меня чёрно-серыми щелями невидящих глаз. Потом отвернулась сама, сгорбилась.

Но я-то видел её отражение в стекле окна.

Она потянула за шнуры на висках, и кожа стала натягиваться на лицо, как маска. Появились мерзкие глаза, маленькие, круглые, словно иссохшие, похожие на смородину. Ввалившийся нос, крупный рот — я видел синевато-белые, как разбавленное молоко, зубы, пока сухие серые губы натягивались на челюсть, где им должно быть.

Лицо её встало на место. Она повернулась ко мне. Помятые красные глазки уставились на меня.

— Пошли в дом, сядем за стол, — сказала Бетони. — И рассказывай.

…Я смотрел, как за Хорнбори и Фемуром закрывается дверь. Вдалеке, очень вдалеке, стрекотала сорока, кто-то тревожил её.

Я достал ключ и сжал его в руке, просто чтобы что-то сжать, иначе я сломал бы себе пальцы.

— …Я знаю, что ты будешь просить, — сказала ведьма. — Мне интереснее, что ты пришёл предлагать.

— Я хочу вернуть сестру. Я знаю, что тебе нужна чужая краса, чтоб держать свои кости вместе. И я предлагаю сказочную красавицу, если ты вернёшь мне Мерну.

— И кого же? Неужели эльфку? Так об неё я обожгусь, друг Альбин, я уже пробовала. Нет, друг Альбин, ступай домой — вечер поздний, а ввечеру тут всякое ходит, — сказала Бетони и довольно захихикала.

…Я чувствовал, что пора пришла, и подошёл к закрытым дверям гномьей пещеры. Яблоко уже должно было подействовать.

Лучше б вы, парни, добывали руду. Лучше б я никогда вас не знал.

Я вытащил меч.

— …Не эльфийку, Бетони. Я добуду тебе гномиду. Об неё ведь не обожжёшься.

Бетони замерла, уставилась на меня. Настолько неподвижно, что я бы побился об заклад, что это тело мертво, если б не говорил с ней секунду назад.

— Как ты хочешь это сделать? — спросила она.

— Через третьи руки я заказал у гномов-конокрадов Фемура, и теперь он согласится впустить твоего коня в свои пещеры. Ты славишься умением превращать и превращаться, так ты сможешь обернуться своим конём, или вроде того?

Она задумалась. Ненадолго.

— Не совсем так, но есть способ. Ради такого дела найду.

— Так правду говорят, что они красивы?

— Правду, друг Альбин, а как же неправду. Сами гномы любят рассказывать про страшных-бородатых, чтоб своих красавиц уберечь. А на деле милее гномки девы не сыщешь. Только их сильно, друг, стерегут. Даже один от другого.

— Я тебе не друг. У меня есть ключ от её покоев.

Я не стал рассказывать, как Наин втайне сделал копию ключа, влюбившись в невесту Хорнбори; как поссорился с ним и был изгнан, и как проболтался мне о красоте девицы, страдая от безответности и разлуки.

Как погиб, и как я выгреб ключ из его костей.

Но Бетони и так согласно кивнула страшной головой.

…Я приложил ухо к камню. Чтобы услышать ржание, переходящее в рык, и удары, и крики. Меня затошнило, из моей спины прорастали ледяные иглы ужаса.

Там внутри, зверь, которого я впустил, которого накормил яблоком ведьмы, вырвался на волю, и никто ничего не мог с этим