Лорел Гамильтон - Цирк проклятых. Кафе лунатиков

— Как мне объяснить вам то, чего я сама не понимаю?

— Попытайтесь.

— Вы — это как великая шекспировская трагедия. Если бы Ромео и Джульетта не совершили самоубийства, через год они бы друг друга возненавидели. Страсть — это форма любви, но не настоящая. Она не длится долго.

— А каковы ваши чувства к Ричарду?

— Его я не просто люблю, он мне приятен. Я радуюсь его обществу. Я… — Терпеть не могу объяснять собственные чувства. — Черт побери, Жан-Клод, не могу я этого выразить словами. Я могу себе представить жизнь с Ричардом, а с вами — нет.

— Вы назначили дату?

— Нет, — ответила я.

Он склонил голову набок, внимательно меня изучая.

— Все это правда, но в ней есть щепотка лжи. Что вы придержали про себя, ma petite?

— Я вам сказала правду, — огрызнулась я.

— Но не всю правду.

Не хотелось мне ему говорить — слишком он обрадуется. И это как-то нечестно по отношению к Ричарду.

— Я не вполне уверена, что выйду за Ричарда.

— Почему?

В его лице что-то мелькнуло, очень похожее на надежду. Я не могла допустить, чтобы он попусту надеялся.

— Я видела, как он становится страшноватым. Я ощутила его… мощь.

— И?

— И теперь я не уверена.

— Значит, он для вас тоже недостаточно человек. — Жан-Клод запрокинул голову, смеясь. Радостный поток звука, обволакивающий меня, как шоколад. Тяжелый, сладкий и назойливый.

— Она любит другого! — вмешалась Гретхен. — Какая разница, что она в нем сомневается? Она отвергла тебя, Жан-Клод, разве этого мало?

— Это ты сделала такое с ее лицом?

Гретхен заходила тугими кругами, как тигр по клетке.

— Она не любит тебя так, как я люблю. — Вампирша упала перед ним на колени, хватая за ноги, заглядывая в лицо. — Жан-Клод, я люблю тебя. Я тебя всегда любила. Убей ее, или пусть выходит замуж за того человека. Она не заслуживает твоего обожания!

Жан-Клод будто не слышал.

— Вы сильно пострадали, ma petite?

— Ничего страшного.

Гретхен вцепилась в джинсы Жан-Клода:

— Молю тебя, молю тебя, Жан-Клод!

Мне она не нравилась, но это страдание, безнадежная боль в голосе — это страшно было слышать. Она пыталась меня убить, но я не могла подавить к ней жалость.

— Оставь нас, Гретхен.

— Нет! — вцепилась она в него судорожно.

— Я воспретил тебе причинять ей вред. Ты ослушалась. Мне следовало бы убить тебя.

Она так и осталась на коленях, глядя на него снизу вверх. Выражения ее лица я не видела, и слава Богу. Терпеть не могу собачьего обожания.

— Умоляю, Жан-Клод, пожалуйста! Я же это сделала только ради тебя! Она же тебя не любит!

Вдруг ее шея оказалась в руке Жан-Клода. Его движения я не видела. Это было волшебство. Не знаю, что позволяло мне глядеть в его глаза, но это не помогало против его ментальных фокусов. А может быть, он действительно настолько быстр? Нет, такого не бывает.

Она пыталась что-то сказать. Жан-Клод сомкнул пальцы, и слова вышли тихими придушенными звуками. Жан-Клод встал, вздернув Гретхен на ноги. Она ухватилась руками за его запястье, чтобы не повиснуть на шее. Он поднимал ее, пока ее ноги не заболтались в воздухе. Я знала, что она могла бы сопротивляться. Я чуяла силу в этих тонких и хрупких с виду руках. Но она не боролась, если не считать рук на его запястье. Она позволит ему себя убить? А он это сделает? А я буду стоять и смотреть?

Он стоял, элегантный и стильный в своей великолепной черной рубашке, и держал Гретхен на вытянутой руке. Потом подошел к столу, все еще держа ее и без труда сохраняя равновесие. Такого даже ликантроп не мог бы — вот так непринужденно. Я смотрела, как худощавая фигура идет по ковру, и знала, что кем бы и как бы он ни притворялся, он не человек. Не человек.

Он поставил Гретхен возле стола, ослабил руку на ее горле, но не отпустил.

— Послушай меня, прошу тебя, Жан-Клод! Кто она такая, чтобы Герцог Города вымаливал ее благосклонность?

Он держал ее за горло, уже не сжимая. Свободной рукой он отодвинул ширму, и она отъехала, открыв гроб, стоящий на задрапированном пьедестале. Дерево, почти черное, сверкало зеркальной полировкой.

Гретхен с расширенными глазами заговорила лихорадочно:

— Жан-Клод, Жан-Клод, прости меня! Я же не убила ее, я могла убить, но не убила, спроси ее, спроси! Спроси!

Ничего, кроме панического страха, не осталось в этом голосе.

— Анита?

Это единственное слово скользнуло по моей коже, до краев полное гнева. Я очень порадовалась, что он гневается не на меня.

— Она могла убить меня в первой же атаке.

— Почему, как вы думаете, она этого не сделала?

— Я считаю, что она отвлеклась, пытаясь растянуть процесс. Сильнее им насладиться.

— Нет-нет, я только грозилась! Я хотела отпугнуть ее! Я знала, что ты не хочешь, чтобы я ее убила! Я знала, иначе она уже была бы мертва!

— Ты никогда не умела врать, Гретель.

Гретель?

Жан-Клод одной рукой приподнял крышку гроба, второй подтащив к нему вампиршу.

Она вырвалась, на ее горле остались кровавые следы от ногтей Жан-Клода. Она спряталась за креслом, выставив его между собой и Жан-Клодом, будто это могло помочь. По шее ее стекали капли крови.

— Не заставляй меня применить силу, Гретель.

— Мое имя — Гретхен, и уже больше сотни лет.

Впервые на моих глазах она проявила твердость духа по отношению к Жан-Клоду. Я даже подавила желание зааплодировать — впрочем, мне это не стоило труда.

— Ты была Гретель, когда я тебя нашел, и ты и сейчас Гретель. Не заставляй меня напоминать тебе, кто ты на самом деле, Гретель.

— Я не полезу в этот ящик по доброй воле. Нет.

— Ты хочешь, чтобы Анита увидела тебя во всей красе?

Я-то думала, что уже видела.

— Я не полезу. — Голос ее был твердым. Не уверенным, но упрямым: она собралась сопротивляться всерьез.

Жан-Клод стоял совершенно неподвижно. Потом поднял руку — томным жестом, другого слова не подберу. Почти как в танце.

Гретхен качнулась, схватившись за кресло для поддержки. Лицо у нее съежилось, но это не было истечение силы, которое я у нее раньше видела. Не тот вечный труп, который может вырвать тебе горло и танцевать в крови. Она увядала. Не старела — умирала.

Рот ее открылся, она вскрикнула.

— Боже мой, что это с ней?

Гретхен стояла, держась птичьими тонкими лапами за спинку кресла, и была похожа на мумифицированный труп. Яркая помада на лице выделялась мрачной полосой, и даже пшеничные волосы сделались тонкими и ломкими, как солома.

Жан-Клод подошел к ней, такой же грациозный, такой же прекрасный, такой же чудовищный.