Александр Галиновский - КОЖА.Коллекция рассказов

Когда все закончилось, злобный свист, выпускаемый ноздрями насильника, еще стоял у нее в ушах. Монстр развернул ее к себе, — все равно в темноте эта плачущая девушка не рассмотрела бы его лица, — и погрозил шилом у самого носа.

— Заявишь на меня — и я тебя прикончу. Найду и прикончу, сучка…

Плохая буква «р» звучала у него даже в тех словах, где, казалось бы, не должна так звучать. Острие оказалось прямо возле Машиного глаза. Он готов ее ослепить! Понял, что угроз будет недостаточно, — и решил покалечить, как калечат зарвавшуюся соседскую собаку, когда та слишком часто посещает чужой огород.

От правого глаза шило перешло к левому. Даже в темноте его острие сверкало, будто имело алмазный наконечник. Рука притянула уже не сопротивлявшуюся девушку ближе, и та оказалась с насильником нос-внос.

Острие коснулось века.

— Ш-ш…

Маша почувствовала, как выступила на коже капелька крови. Запах дешевого табака и нечищеных зубов занял собой целую вселенную, расположенную на острие шила…

Он и не думал ее отпускать. Даже в сплошной темноте можно было кое-что уловить в манерах преступника: особенность речи, характерную сутулость, наличие шероховатостей на руках, говорящее о постоянном физическом труде. К тому же вездесущая буква «р» не давала покоя.

Одна рука насильника по-прежнему держала Машу сзади. При желании можно было вывернуться, но для этого требовалось отвлечь внимание преступника.

И Маша решилась на отчаянный шаг.

Неожиданно для самой себя она подалась в сторону, вырываясь из цепких объятий маньяка. Острие шила скользнуло по ее щеке, раздирая податливую кожу, но Маша не почувствовала боли. С криком она вцепилась в лицо ненавистного ей типа, стараясь достать до глаз, и рванула ногтями так, что кожа под ними собралась в тугие комочки. Насильник закричал; шило выпало из его руки и покатилось по полу, тут же потерявшись в окружающей тьме. Маша рванулась вверх по лестнице.

Второй этаж, третий, четвертый. Топот собственных шагов мешал уловить другие звуки: Маша не знала, погонится ли за ней маньяк, но останавливаться не собиралась. Шестой, седьмой этаж. Ее квартира была на восьмом, сразу перед лестницей. На бегу Маша выхватила ключи, выбрала нужный, — руки при этом тряслись так, что она чуть не выронила связку на пол. Слава богу, ключ с первого раза вошел в скважину.

Только заперев за собой дверь, она смогла перевести дыхание.

На лестничной клетке не было слышно ни звука. Маша заглянула в глазок — тоже ничего. Ее недавний преследователь словно растворился в темноте.

Только сейчас она почувствовала себя в безопасности, — и осознание происшедшего навалилось всей тяжестью. Опираясь на запертую дверь, Маша тяжело села на пол и зарыдала…

2.

- … в третью палату.

Маша подняла глаза и увидела прямо перед собой доктора Вишнева из хирургии. Рукава его халата были засучены, ладони блестели от влаги.

- Уф, ну и денек… Три огнестрельных и одно ножевое.

Он запустил руку в карман и достал оттуда черный мундштук. Курить доктор давно бросил, зато привычка терзать мундштук осталась.

— Что читаешь? Только сейчас Маша поняла, что вот уже пятнадцать минут сидит над журналом регистрации пациентов. Ничего особо интересного там не было, зато была возможность хоть на некоторое время уйти в себя.

— Вы что-то говорили о пациенте?

— Да, в третьей палате. И в сознании.

— Хорошо. Маша поднялась из-за стола, прихватив с собой журнал.

Пол и потолок коридора были выложены потускневшим от хлорки кафелем, вокруг царил запах медикаментов. На пути ей встречалась только санитарка, катящая перед собой тележку с бельем. Больше никого не было видно, зато звуков хватало. Будто в стенах больницы уже много лет жили призраки давно умерших здесь людей, — они стонали, ругались, негромко переговаривались, словно хотели донести какие-то свои секреты.

Прижимая журнал к груди, Маша вошла в дверь палаты номер 3.

На кровати лежал человек. Трубка от аппарата искусственного дыхания шла от его рта электрокардиограмма ровно пульсировала, выдавая на экран зубчатую линию.

Прижимая журнал к груди, Маша подошла ближе.

Глаза человека были закрыты. Лицо — слегка припухшее, бледное, на скуле шрамы… Поначалу Маша не могла понять, что насторожило ее во внешности этого пациента, но потом до нее вдруг дошло — шрамы. Такие глубокие борозды была способна оставить только женская рука, — с длинными ногтями.

Маша почувствовала себя так, словно ее окатили из ведра. Где-то глубоко внутри зародился холод сродни ледяному, будто в желудке все в один момент остекленело.

Она смотрела на лежащего перед ней человека и не верила происходящему. Был ли он тем самым типом? И как могло получиться, что из сотен жителей города именно он попал в больницу?

Карта истории болезни лежала рядом. «Ножевые ранение в грудь и живот», — прочитала Маша. Возможно, пьяная драка, а, возможно и что-то другое. На минуту Маша представила себе, как этот самый тип нападает на какую-нибудь девушку в подъезде, и та бьет его ножом — один раз, другой, третий…

Маша наклонилась ближе, чтобы лучше рассмотреть шрамы на лице мужчины. Так и есть — четыре почти горизонтальных углубления на коже, уже достаточно старые…

Это был именно ТОТ тип. Из подъезда. Неизвестно почему, но Маша была уверена в этом.

Внезапно мужчина открыл глаза.

— Сестра? Голос был утробным, глубоким. И еще эта буква, -

«р», ее звучание Маша запомнила на всю жизнь. Плохая буква в речи — не такое уж и доказательство, но вкупе со шрамами…

— Д-да? — в горле пересохло. Но мужчина ничего не ответил, он вновь закрыл глаза.

Захватив карточку со столика рядом, Маша возвращалась в сестринскую. Она шла быстро и звук туфель без каблуков громко отдавался в пустоте.

Это было прочти нереально, — словно во сне Маша добралась до кабинета и заперлась там. Внутри никого не было.

Она тяжело опустилась за стол. Воспоминания, — такие яркие, — нахлынули с новой силой. Она вновь видела темный подъезд, ощущала под рукой мягкое скольжение перилл… Ни единого звука, только биение сердца и тяжелое дыхание, крепкие мозолистые руки, бетонная стена…

Внезапно что-то хрустнуло в Машиной ладони. Она посмотрела вниз, и увидела, что ненароком сломала ручку, которую до этого нервно крутила между пальцев. Робко зарождавшаяся злость внезапно переборола в ней всякий страх. Холод, вызванный страхом перед этим существом, переполз в мозг. Внезапно жгучая ненависть стала ледяной. Маше представились остекленевшие глаза мертвеца, холодный вязкий бетон, стены, годами плесневеющие в этой больнице. Голоса в них стали громче, отчетливее. Не осознавая, что она делает, Маша поднялась и вышла из сестринской. Пошла по коридору. Шаг за шагом уверенности в ней прибавлялось. В конце-концов никто… никогда…