Клайв Баркер - Книги крови III—IV: Исповедь савана

Местным жителям не приходила в голову мысль о защите — новые завоеватели ни на кого не покушались. Но отсутствие агрессии сделало вторжение еще более коварным, скрытым и вероломным.

Горожане шаг за шагом меняли жизнь Зела Многие захотели свить себе здесь загородные гнездышки: они грезили о каменных коттеджах, окруженных зеленью дубовых рощиц. Они восхищались уже не воображаемыми, а реальными голубками, ворковавшими в глубинах тисовых аллей.

«Даже воздух, — думали они, вздыхая полной грудью, — полон какой-то необычной свежести. Именно так пахнет Англия».

И вот кто-то начал, а другие продолжили менять тихий ритм жизни городка. Распродавали дома, пустые сараи и перекошенные постройки. Завоеватели прикидывали, как расширить кухни и где поставить гараж, что сохранить и переоборудовать, а что сломать и убрать с глаз долой. Многие желали вернуться в Килбурн или в Сент-Джонс-Вуд, и каждый год находилась пара счастливчиков, покупавших себе здесь по акру спокойной жизни.

Год от года таких счастливчиков становилось все больше. А зелотов, конечно же, все меньше: они вымирали. Постепенно угроза для города усиливалась. Она таилась под спудом, но проницательный взгляд не мог ее не заметить. Она проявлялась в многочисленных переменах, во вторжении множества чуждых и незнакомых вещей. Перемены… Их можно было обнаружить, порывшись в газетах на складе почтового ведомства, — какому зелоту понадобились бы модные журналы и литературное приложение к «Таймс»? На них указывали новые дорогие машины, появившиеся на узкой пыльной улочке под названием Хай-роуд. А в трактире «У великана» звучали теперь сплетни, совершенно непонятные для местных жителей, и шутки, абсолютно для них не смешные.

Но не только это принесли в Зел новые завоеватели. За ними неотступно следовали их невидимые, но вечные и злобные враги: рак и сердечная недостаточность, от которых не было спасения даже здесь. Вторжение завершилось для завоевателей так же, как для римлян или нормандцев. Они оставили свой след на этой земле, но не тем, что выстроили на ней новые дома, а тем, что легли в нее.

В середине последнего для Зела сентября погода выдалась капризная и переменчивая.

Томас Гэрроу-младший, единственный сын старого Томаса Гэрроу-старшего, усердно работал на трех акрах своего поля. Вчера разразилась большая дождевая буря с грозой, превратившая почву в сплошное месиво. В будущем году поле надо засеять — значит, в этом году надо вспахать землю, освободив ее от мелких камешков и всякой прочей дряни. Да еще этот трактор… Старая развалина покрылась толстым слоем ржавчины — отец Томаса обошелся с машиной не по-хозяйски, оставив ее так надолго под открытым небом. Новая проблема. Сегодня пятница, и вряд ли работа на поле будет закончена к концу недели.

«Должно быть, хорошее было время, — думал Томас, отдирая рыжий налет со старого трактора — Чертовски веселое время, если отцу даже эта проклятая штуковина не понадобилась и он бросил ее на произвол судьбы».

Томасу казалось, что трактор уже не оживет. Мысль эта сменилась другой, еще менее приятной: неужели придется оставить самую плодородную почву невспаханной? Нет, он не согласен держать это поле под паром. Томас жил в Англии, где любой клочок земли сулил деньги. Господи, до чего тяжелая работа ему предстоит!

Тем не менее надо ее выполнить.

Вскоре дело наладилось. Вычищенный трактор завелся, громко зарычал и пополз по полю. Новый день начинался прекрасно. В утреннем небе закружились стайки чаек, прилетевших с морского берега в поисках жирных дождевых червяков — изысканного деликатеса для этих шумных птиц. Они боролись за каждый лакомый кусочек с потрясающей наглостью и нетерпением. Чайки составили Томасу неплохую компанию: они хрипло кричали наперебой, словно рассказывали о своей жизни, и это забавляло Томаса. От души потрудившись, он забежал перекусить в трактир «У великана». Вернувшись, Томас снова взялся за работу, но мотор вдруг резко фыркнул и заглох — трактор встал как вкопанный. Ничего себе подарочек — особенно если учесть, что за ремонт этой развалины нужно выложить двести фунтов стерлингов. Томас был готов заплакать от досады. Но вдруг он… увидел камень.

Не просто камень — глыбу из непонятного вещества, на целый фут возвышавшуюся над землей, футов трех в диаметре. На камне ничего не росло — ни травы, ни лишайника. Поверхность оказалась ровной и гладкой, и Томас заметил на ней какие-то причудливые канавки — наверное, следы букв, которые кто-то в незапамятные времена выдолбил здесь. Возможно, это было любовное письмо или, что наиболее вероятно, глупая надпись вроде «Здесь был Килрой», а под ней — точная дата. Может, и так, но не получалось разобрать ни буквы. Томас подумал: будь эта штуковина хоть монументальной плитой, хоть могильной доской, она не должна здесь оставаться. Не терять же три ярда хорошей земли.

Камень задал новую загадку: почему за столько лет никто не соизволил вытащить эту громаду и убрать отсюда? Не могли же не заметить? Значит, на этих трех акрах давно не сеяли — все тридцать шесть лет, что прожил на свете Томас Гэрроу-младший, или с тех самых пор, как появился на свет его отец. Должно быть какое-то объяснение тому, что этот участок земли держали под паром десятки или сотни лет. У Томаса мелькнуло подозрение: уж не считали ли его предки, как и отец, что с этой земли приличного урожая не собрать? Нет, не похоже: тогда крапива и вьюнок — вечные гости-враги всякого засеянного поля — не разрослись бы здесь так буйно. Почему бы и хмелю не цвести на этой земле? Или разбить здесь фруктовый сад? Сад… Ему нужны любовь и тщательный уход, нежность и внимание. Томас не знал, хватит ли у него этих качеств. Ничего, он еще выберет, что посеять. Он увидит, как благодарная земля щедро одарит его обильными всходами.

Увидит… Если сумеет выкопать этот чертов камень.

Не лучше ли взять напрокат землеройную машину, каких полным-полно на новой стройке на северной окраине? Пусть глыбу стиснут металлические челюсти, выдернут ее и увезут подальше. Легко и просто, глазом моргнуть не успеешь, не то что рукой пошевелить. Однако гордость, внезапно заговорившая в Томасе, заставила его изменить решение. Идея использовать машину показалась ему глупой и трусливой. Признание собственного бессилия. Истерический крик о помощи при виде не столь уж большой опасности. Нет, никого звать не надо. Он сам справится. Отец на его месте поступил бы так же. Томас принял решение. Он не знал, что через два с половиной часа проклянет свою опрометчивость.

Солнце вошло в зенит. Жар, разлитый в тонком неподвижном воздухе, становился удушливо-нестерпимым. Ни ветерка, ни дуновения. Над центром городка прокатились раскаты грома — Томас слышал лишь слабый отзвук. Не погода, а образец непостоянства… Он посмотрел вверх на небо — чистая синева, даже чаек нет. Птицы молчали и грелись под знойными лучами.