Ирина Щеглова - Ночь, когда нельзя спать

Хочешь быть с ним, научись любить их».

Да, но как же их полюбить, если они отвергают меня?

«А что ты сделала для того, чтоб тебя приняли? Ты попыталась понять их, проникнуться их нуждами? Ты попыталась стать одной из них? Ты, вообще, кто такая?!»

Действительно, кто я такая?!

Глеб подошел, взял меня за руку и вывел из зала, мы пошли по узким коридорам, старые дощатые полы скрипели под ногами, пахло древесной трухой и застарелой пылью.

– Теперь мы можем уехать? – робко спросила я.

Глеб с прежней нежностью погладил меня по руке, почти с прежней. Теперь в нем сквозила снисходительность старшего к капризам маленькой девочки.

– Потерпи еще немного, – мягко ответил он.

– Ты хоть объясни мне, что здесь происходит, – робко попросила я, к горлу подкатил комок, я с трудом сдерживала слезы. – Глеб, я не хочу, чтоб ты думал, будто я капризная девчонка, не способная понять важных дел взрослых людей. Но окажись в подобной ситуации даже взрослый человек, он ведь тоже не поймет. Потому что со стороны ваши семейные обряды выглядят по меньшей мере странно…

Он поморщился:

– Лиса, пожалуйста, не надо рассуждать о том, чего не знаешь.

– Глеб! – Я не смогла говорить, слезы душили. – Скажи мне только, ведь ты не всерьез? Не всерьез?

– Что значит «не всерьез», – Глеб отстранился, смотрел надменно, даже высокомерно, – думаешь, такими вещами шутят?

– Какими вещами? – опешила я, даже слезы перестали течь по щекам. – Глеб, ты о чем?

Он расправил плечи, потемнели глаза, побледнели скулы.

– О том, что наша семья нуждается во мне. Я мужчина, последний из рода, семья возлагает на меня ответственность…

Я слушала и не верила своим ушам.

– Ты нуждаешься в их поклонении не меньше, чем они в твоей покорности? – с ужасом спросила я.

Неожиданно Глеб смягчился и стал говорить проще:

– Они, как дети, считают, что знают, как лучше. Наш род загибается. У нас нет ни одного здорового мужчины, а значит – нет детей…

– И ты станешь для них племенным быком? – отшатнулась я.

– Ну почему ты так реагируешь?! – обиделся он.

– Глеб, тебе нет еще и восемнадцати! Мы живем в двадцать первом веке! Очнись! Какой род? Чей? Посмотри на них, если они загибаются – пусть. Кому и зачем они нужны?

– Ну, знаешь! – воскликнул он. – Могла бы и помолчать, просто из уважения. Я думал, ты умнее!

– Я тоже думала! – выкрикнула я в ответ и, развернувшись, побежала прочь от него. Я бежала по запутанным коридорам, искала выход, но коридоры все тянулись и тянулись, может, я просто бегала по кругу, не различала нужную мне дверь в ряду одинаковых, выкрашенных бурой краской.

Я бежала, пока не наткнулась на девчонок, собравшихся в углу и о чем-то хихикающих. Одна из них – крашеная блондинка с пережженными волосами, с кукольным лицом, выпачканным косметикой, с красными от помады губами, вся в алых рюшах полупрозрачного наряда, увидев меня, скривила губки и отвернулась. Ее подружки с любопытством осмотрели меня, но сделали вид, будто не замечают.

Что-то произошло со мной. Я сорвалась. Не выдержала. С криком бросилась на блондинку в красном, схватила ее за рюши, сгребла в охапку, остальные с писком разбежались, как крысы.

Глеб догнал меня в тот момент, когда я с ожесточением рвала в клочья алое платье и волосы безжизненной блондинки, оказавшейся всего лишь тряпичной куклой, мягкой и податливой. Я рвала ее до тех пор, пока она не превратилась в груду лохмотьев.

– Ты врешь! – кричала я. – Ты все знал заранее! Но я! Зачем я понадобилась в этом спектакле?!

Глеб молча наблюдал за мной, не пытаясь остановить.

Когда от блондинки ничего не осталось, в руках у меня оказалась целлулоидная куколка, такой пупсик-девочка – клетчатая юбка, кофточка, тапочки, хвостик на затылке…

Я смотрела на игрушку и знала – вот она!

Я ее узнала. Эта девочка стояла там, в зале, прислонившись к дверному косяку: маленькая, тихая, в клетчатом платье с широкой юбкой и с жидким хвостиком русых волос на затылке. Она, кажется, тоже хотела подойти к Глебу, но он что-то сказал ей, я не расслышала, и она, опустив голову, покорно отодвинулась в сторону.

Я покрутила куклой у Глеба перед носом.

– Это твоя невеста? – усмехнулась невесело.

– Откуда ты знаешь?

– Там в зале ты приказал ей уйти, погулять куда-нибудь. И она послушалась.

– Мало ли что тебе показалось! – возмутился он.

Я не собиралась отступать, все было предельно ясно.

– Значит, ты женишься.

– Ну и что! – он вздернул подбородок. – Это чистая формальность!

– Правда? – не унималась я. – А почему же ты не сделал эту чистую формальность со мной?

– Не хочешь же ты сказать, что я в нее влюблен! – он старался уйти от прямого ответа.

– Влюблен? Нет, не влюблен… Хотя кто тебя знает… Тебя развели, как мальчишку на новую игрушку, купили. За тебя решили всю твою жизнь, разложили по полочкам. У тебя даже нет права самому выбирать себе девушку, которая станет матерью твоих детей! Ты – ничто! Кукла! Как и эта твоя…

– Прекрати! Ты ничего не понимаешь! – резко схватив меня за руку, Глеб несколько секунд боролся с желанием то ли ударить меня, то ли убежать. Но все-таки ему удалось взять себя в руки. – Успокойся, – тихо попросил он, – успокойся. Потерпи еще, потом мы уедем, и все будет как раньше…

Он попытался обнять меня, я дернулась, его прикосновение вызвало у меня физическое отвращение. Глеб не настаивал, видимо, почувствовал. «Идем», – сказал и повел меня к выходу, прочь. На воздух…

Вырвавшись на свободу из душных и темных клубных коридоров, я почувствовала себя немного лучше.

Немного отдышавшись и сумев взять себя в руки, я смогла рассуждать. Из любого положения, как известно, всегда есть как минимум два выхода, так любит говорить Дашка. И хотя она меня бросила одну в очень трудное время, я все-таки была склонна верить ей.

– Подожди, я на минуту, – сказал Глеб и исчез. Я была даже рада его отсутствию. Теперь можно спокойно пройтись и все обдумать.

Едва я обогнула угол клуба, как наткнулась на двух местных алкоголиков, примостившихся на фундаменте. Они разбирали кульки с дармовой закуской и хвалили хозяев за их щедрость, жениха за его положительность и невесту за скромность. Один из них рассуждал.

– Глеб-то парень нормальный, я отца его помню – вот таким, – он показал ладонью от земли. – Нормальный мужик. Я вообще всю их семью знаю. Нормальная семья.

Другой поддакнул, извлек из кармана замызганной куртки бутылку, из другого – стакан.

– За их здоровье, – предложил.

Первый согласно махнул рукой. Выпили.

– Невеста тоже нормальная, видел?

– Скромная девушка…