Фрэнсис Вилсон - Замок

Ворманн позаботился о том, чтобы солдатам некогда было скорбеть и причитать, особенно тем, кто к этому расположен. Нужно было сделать отхожее место, доставить лес из деревни, сколотить столы и стулья. К вечеру так вымотались, что все, за исключением караульных, расползлись по своим спальным мешкам. Лишь единицы остались выкурить последнюю перед сном сигарету.

Ворманн разрешил внести некоторые изменения в караульную службу с тем, чтобы солдат, дежуривший во дворе, мог заходить в коридор, ведущий к комнате Грюнштадта. Всем становилось жутко от его криков и стонов, но, поскольку Отто в отряде любили, солдаты сочли своим долгом присматривать за ним, чтобы он ничего с собой не сделал.

Около полуночи Ворманн понял, что ему не уснуть, хотя спать чертовски хотелось. С наступлением темноты к нему вернулось некоторое предчувствие и не давало расслабиться. В конце концов он не выдержал и встал, решив обойти караульных и проверить, не спит ли кто на посту, а заодно посмотреть, что там с Грюнштадтом. Пытаясь представить себе, что могло привести солдата в подобное состояние, Ворманн заглянул в дверь его комнаты. Слабый свет керосиновой лампы в дальнем углу падал на лежавшего навзничь Грюнштадта. Тот как раз находился в спокойной фазе, был весь в поту, прерывисто дышал и всхлипывал. За всхлипыванием обычно следовал продолжительный вой. Ворманну захотелось убраться подальше отсюда до того, как Грюнштадт взвоет. Уж очень сильно били по нервам эти дикие звуки. Голос, лишенный разума…

Он дошел уже до конца коридора и собирался выйти во двор, когда началось. Только на сей раз это был не просто вой, а скорее визг, как будто Грюнштадта жгли или резали — в нем слышалось не только душевное, но и физическое страдание. Затем звук резко оборвался — как будто выключили радио.

На мгновение Ворманн замер, мышцы и нервы не повиновались ему. Лишь сделав над собой неимоверное усилие, он повернулся, побежал обратно по коридору и влетел в комнату, где лежал Грюнштадт. Здесь было холодно, холодней, чем минуту назад, лампа погасла. Ворманн достал спички, зажег ее и посмотрел на Грюнштадта.

Тот был мертв. Выпученные глаза уставились в потолок, рот был широко открыт в последнем крике ужаса. А шея… горло было разорвано в клочья, постель и стены залиты кровью. Чисто рефлекторно Ворманн выхватил «люгер», шаря глазами по комнате в поисках того, кто это сделал, но никого не обнаружил. Подбежав к узкому окну, он выглянул наружу и оглядел стены сверху донизу. Никаких признаков веревки, никто не убегал. Никого. Он снова оглядел комнату. Невероятно! Никто не проходил по коридору, никто не вылезал в окно. И все же Грюнштадт был убит.

Грохот сапог прерывал размышления — часовые, услышав визг, бежали сюда, чтобы узнать, в чем дело. Хорошо… Ворманн вынужден был признать, что и сам до смерти напуган. Он не мог больше оставаться один в этой комнате.

Четверг, 24 апреля

Проследив, чтобы Грюнштадта положили рядом с Лютцем, Ворманн снова занял на весь день людей плотницкой работой. Он всячески поддерживал слух, что в округе действует антигерманская партизанская группировка, но самого себя в этом убедить не смог, поскольку, находясь в коридоре в момент убийства в комнате, точно знал, что убийца не прошел бы мимо него незамеченным — если только не умел летать или проходить сквозь стены. Что же здесь все-таки происходит?

Он приказал удвоить на ночь караул вокруг казармы, поставить охрану.

Под аккомпанемент молотков, стучавших внизу, Ворманн натянул холст и начал рисовать. Ему необходимо было что-то делать, чтобы хоть на время избавиться от кошмара прошедшей ночи. И ему действительно удалось отвлечься, сосредоточившись на смешивании красок для получения тона, нужного для изображения стен комнаты. Он решил расположить окно чуть справа от центра и провел чудесных два часа, рисуя стены и контур окна, оставив место для изображения деревушки.

Этой ночью он спал. После прерванного сна первой ночи и бессонной второй, его измученное тело требовало отдыха. Ворманн буквально рухнул в постель и мгновенно уснул.

Рядовой Руди Шрек вышагивал по двору, поглядывая на рядового Венера, несущего службу в дальнем углу двора. Двое на таком небольшом пространстве, да еще в начале вечера! Не много ли? Но по мере наступления темноты Шрек вдруг осознал, что куда приятней знать, что ты не один. Оба они ходили по периметру двора на расстоянии вытянутой руки от стены в разные стороны по часовой стрелке. При этом, правда, постоянно находились на расстоянии друг от друга — так было удобнее вести наблюдение.

Руди Шрек не боялся за свою жизнь. Чувствовал себя несколько неуютно, но не боялся. Он был настороже, на плече у него висел автомат, с которым он умел обращаться, поэтому кем бы ни был убийца, с ним, Руди Шреком, ему не справиться. Конечно, он не возражал бы, будь во дворе больше света. Свет развешанных ламп весь двор не охватывал, лишь отдельные участки, а два дальних угла оставались почти в темноте.

Ночь была и без того промозглой, а тут еще опустился туман, он проник сквозь ворота, окутав все вокруг, и каска стала влажной. Шрек потер кулаком глаза. Как же он устал… Устал от всего, связанного с армией. Война оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Когда он пошел служить два года назад, ему едва исполнилось восемнадцать и голова была полна звоном и яростью битв, великими сражениями и победами, видениями великих армий на полях славы. Все это он вычитал в исторических книгах. Однако настоящая война выглядела совсем иначе. Настоящая война — это ожидание. И как правило, ожидание в грязи, холоде, мерзости, сырости. Руди Шрек был сыт войной по горло. Он хотел вернуться домой, в Треизу, к родителям и своей любимой Еве, которая писала реже, чем могла бы. Его тянуло к прежней жизни, где нет ни мундира, ни поверок, ни сержантов, ни офицеров. Нет ночных дежурств.

Руди направился в дальний северный угол двора. Тени здесь казались глубже, чем обычно… Намного глубже, чем в прошлый раз. Шрек замедлил шаг. Глупо, подумалось ему. Всего лишь игра света. Совершенно нечего бояться. И однако… не хотелось туда идти. Лучше бы срезать этот угол… Расправив плечи, Шрек заставил себя двигаться вперед. Ничего особенного. Всего лишь тень.

Он уже не ребенок, чтобы бояться темноты. Шрек двигался вперед на расстоянии вытянутой руки от стены, прямо в затемненный угол — и вдруг заблудился. Холодная тьма сомкнулась над ним. Он повернул назад, но там было еще темней. Как будто весь мир вдруг исчез. Шрек снял с плеча «шмайссер», взял на изготовку и скинул предохранитель. Его прошиб холодный пот. Больше всего на свете ему хотелось поверить, что это всего лишь игра света, что Венер каким-то образом выключил свет в тот момент, когда он зашел в тень. Но все его внезапно обострившиеся чувства говорили другое. Тьма была кромешной. Она давила на глаза и заползала в душу, вселяла страх.