Фрэнсис Вилсон - Замок
Оправившись от мгновенной растерянности, Ворманн быстро натянул бриджи и китель и помчался вниз. Солдаты уже выскочили наружу и стояли во дворе, собравшись небольшими группками. Все слушали кошмарный вой, который, казалось, шел отовсюду. Ворманн послал троих солдат посмотреть, что там, в подвале, происходит, и сам пошел следом. Не успел он ступить на первую ступеньку лестницы, ведущей в подвал, как снизу выскочили двое из посланных вперед солдат, дрожащие и бледные как смерть.
— Там, внизу, мертвец! — крикнул один из них.
— Кто? — спросил Ворманн, расталкивая солдат и начиная спускаться.
— Кажется, Лютц, но я не уверен. У мертвеца нет головы!
Наполовину засыпанное осколками камня, одетое в мундир тело лежало ничком посередине коридора. Без головы. Причем голова была не отрублена, не отрезана, а буквально оторвана — из лохмотьев кожи на шее торчали обрывки артерии и скрученный позвоночник. С первого взгляда можно было определить лишь, что это рядовой.
Второй солдат сидел рядом, тупо уставившись на пролом в стене. Вдруг он завыл громко, протяжно, так, что у Ворманна, разглядывавшего его, волосы встали дыбом.
— Что здесь произошло, рядовой? — спросил Ворманн, но ответа не получил и, схватив солдата за плечи, сильно встряхнул.
Однако глаза у того оставались пустыми и безучастными, как будто он даже не понимал, что перед ним командир. Казалось, он полностью ушел в себя и наглухо отгородился от внешнего мира.
По лестнице стали спускаться остальные солдаты. Взяв себя в руки, Ворманн склонился над обезглавленным трупом и пошарил у него в карманах. В бумажнике он обнаружил солдатскую книжку на имя рядового Ганса Лютца. Ворманн и прежде видел покойников, но то, что лежало сейчас перед ним, не шло ни в какое сравнение с обычными жертвами войны. Эта смерть вызвала у него приступ тошноты, чего никогда прежде за капитаном не наблюдалось. А в голове вертелось: вот что случается с теми, кто пытается выломать крест из стены…
Подошел Остер с лампой в руке, Ворманн зажег ее и, держа перед собой, шагнул в пролом. Свет играл на голых стенах. Изо рта шел пар. Здесь почему-то было холодно, гораздо холодней, чем можно было ожидать, и стоял затхлый запах. И чувствовалось что-то еще, нечто такое, отчего ему захотелось повернуть назад. Но на него смотрели его подчиненные.
Капитан проследовал за холодным потоком до его источника — широкой дыры в полу. Похоже, когда рухнула стена, в этом месте провалился пол. Внизу была кромешная тьма. Ворманн поднес к отверстию лампу и увидел ведущие в подземелье крутые ступеньки, усыпанные осколками камня. Один осколок казался странно круглым. Ворманн опустил лампу пониже, чтобы лучше видеть, и с трудом удержался от крика. Широко открытыми остекленевшими глазами на него смотрела голова рядового Ганса Лютца с оскаленным окровавленным ртом.
Глава 5
Бухарест, Румыния
Среда, 23 апреля
04 ч 55 мин
Магда не задавалась вопросом, зачем она все это делает, пока не услышала голос отца:
— Магда!
Она подняла голову и увидела свое отражение в зеркале на шкафу. Распущенные волосы пышным темным каскадом ниспадали на плечи и рассыпались по спине. Девушка не привыкла видеть себя с такой прической. Обычно она собирала волосы в тугой пучок на затылке и прятала под косынкой, никогда не распуская волосы днем.
На мгновение Магда растерялась: какое сегодня число?
И сколько сейчас времени? Глянула на часы: без пяти пять утра. Не может быть! Ведь она поднялась уже минут пятнадцать — двадцать назад! Должно быть, часы ночью остановились. Она схватила их и услышала тиканье. Странно…
Магда быстро подошла к окну и, выглянув наружу, увидела сквозь ночную дымку спокойный, спящий Бухарест.
Тогда Магда оглядела себя и обнаружила, что она все еще в синей фланелевой ночной рубашке до пола, завязанной на шее и запястьях. Ее маленькие груди бесстыдно стояли торчком под мягкой теплой тканью. Она быстро прикрыла их руками.
Магда представляла собой загадку для окружающих. Несмотря на мягкие, нежные черты лица, бархатистую гладкую кожу и огромные карие глаза, в тридцать один год она все еще не была замужем. Магда — книжный червь, преданная дочь, сиделка. Магда — синий чулок. И однако многие более молодые замужние женщины могли позавидовать красоте и упругости ее груди, свежей, нетронутой. И Магде не хотелось, чтобы когда-нибудь это изменилось.
Голос отца вернул ее к действительности.
— Магда! Что ты там делаешь?
Посмотрев на наполовину собранный чемодан на кровати, она не задумываясь ответила:
— Собираю в дорогу теплые вещи, папа.
Возникла короткая пауза, затем отец произнес:
— Подойди ко мне, пока я не перебудил своим криком весь дом.
Не зажигая света, Магда подошла к кровати отца, от которой ее отделяло всего несколько шагов. Они занимали трехкомнатную квартиру на первом этаже большого дома — две спальни бок о бок, крошечная кухня с угольным очагом и небольшая прихожая, служившая одновременно гостиной, фойе, столовой и кабинетом. Магда до сих пор сильно скучала по старому дому, из которого они вынуждены были переехать полгода назад, забрав лишь часть вещей, — остальные, не влезавшие в новую квартиру, пришлось продать. Домашний талисман они прикрепили к дверному косяку изнутри, а не снаружи. В нынешние времена так было лучше. А с внешней стороны двери один цыган — друг отца — вырезал маленький символ, обозначающий друга.
Справа на тумбочке горел ночник, слева стояла деревянная инвалидная коляска. Отец лежал на белых простынях и напоминал засохший цветок между страницами книги. Он поднял скрюченную руку в неизменной хлопковой перчатке и сморщился — даже такой простой жест причинял ему боль. Магда схватила его за руку и, присев на краешек кровати, стала массировать осторожными движениями. Больно было смотреть, как угасает в нем жизнь.
— Что за вещи ты собираешь? — спросил отец, глядя на нее блестящими близорукими глазами. Очки лежали на тумбочке, а без них он почти ничего не видел. — Ты мне не говорила, что уезжаешь.
— Но ведь мы едем вместе, — ответила она, улыбаясь.
— Куда?
И тут Магда почувствовала, что улыбка медленно сползает с ее лица, уступая место недоумению. Действительно, куда?
Только сейчас она поняла, что не имеет об этом ни малейшего представления, лишь в голове вертелись смутные образы заснеженных вершин и слышалось завывание холодного ветра.
— В Альпы, папа.
Губы отца раздвинулись в грустной улыбке, натянувшей пергаментную кожу лица, которая, казалось, вот-вот лопнет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});