Алексей Атеев - Псы Вавилона

Подошедший отец первым делом дал Пантюхе хорошую затрещину, а уж потом потребовал объяснений. Узнав, что поиски безрезультатны, он вновь отвесил сыну леща.

– Показывай, где вы были! – потребовал отец. Пантюха прочертил рукой неопределенную дугу и тут же в третий раз почувствовал тяжесть кочегаровой руки.

– Хватит, Михаил, – урезонил отца сосед, – так мальцу последний ум отобьешь.

Втроем они рыскали по степи, пока полностью не стемнело. Тогда, поняв, что дальнейшие поиски бесполезны, отправились назад, решив, как рассветет, вновь вернуться сюда, поскольку назавтра они работали в ночную смену.

Солнце едва-едва выглянуло из-за Горы, а семейство Скворцовых уже было на ногах. Отец, мать и Пантюха вновь отправились в степь. К ним присоединились машинист, два его взрослых сына и еще несколько соседей.

Ваню нашли через пятнадцать минут после начала поисков, причем наверняка вчера они ходили мимо этого места не раз. Мальчик был мертв. Он лежал на небольшом бугорке, хорошо заметный издали. Почему-то на нем отсутствовала рубашка.

– Убили, – обреченно сказала мать.

Пантюха, вытаращив глаза и разинув рот, в ужасе взирал на худенькое тельце брата. Мужчины кинулись его осматривать, а мать села на землю и закрыла лицо руками.

На теле Вани не имелось явных повреждений, лишь на шее был заметен не то укус, не то след сдавливания рукой – багровый синяк, в центре которого запеклось несколько капелек крови. Кочегар поднял Ваню на руки и бегом помчался в город в надежде, что еще удастся вернуть ребенку жизнь. Но ничего поделать уже было невозможно. В амбулатории констатировали факт смерти, потом вызвали милицию, а тело отправили в морг на вскрытие, которое показало следующее: «Мальчик скончался от отека гортани и последующей остановки дыхания на фоне острой анемии. Отек гортани, в свою очередь, скорее всего произошел по причине укуса змеи, очевидно гадюки».

– Ребенок очень слабенький, – объяснял ничего не соображающему отцу врач-патологоанатом, – анемия у него, судя по всему, очень длительная. Поэтому укус змеи привел к летальному исходу, тем более что помощь вовремя не была оказана. А змея ужалила скорее всего во время сна. На шее имеются два прокола от зубов.

В степи действительно водились гадюки, но до сих пор от их укусов еще никто не умирал. Молодому анатому с укусами змей сталкиваться не приходилось, а поставил он диагноз, руководствуясь исключительно справочником. Если бы он был поопытнее, то сразу определил бы: следы на шее у мальчика сделаны зубами значительно более крупными, чем у гадюки. И самая главная ошибка: анатом обратил внимание на то, что тело весьма сильно обескровлено, но счел это следствием острой анемии.

ГЛАВА 3

В дверь кабинета неуверенно постучали. Шахов оторвал взгляд от передовицы в «Правде».

– Войдите.

На пороге появилась девушка лет двадцати и робко произнесла:

– К вам направили… Я – Аня Авдеева. Вы меня вызывали?

Шахов в первую минуту даже не понял, кто перед ним. Потом до него дошло: та самая девка, которая крутит любовь с американцем. Он строго взглянул на посетительницу. Она переминалась с ноги на ногу, явно растерянная. Пускай пока постоит. А ничего деваха, приятная. У этого Джоника губа не дура. Она была невысокого роста, стройна, узка в талии и при этом грудаста. Темные, расчесанные на прямой пробор волосы, аккуратный, слегка вздернутый носик и высокие скулы придавали ее облику нечто неуловимо восточное. Чуть раскосые зеленовато-желтые рысьи глаза еще больше усиливали это впечатление.

«Чио-Чио-Сан», – подумал Шахов, любивший цветистые сравнения.

– Садись, – он сразу перешел на «ты», решив не церемониться.

Девушка осторожно присела на край казенного стула.

Шахов поднял трубку внутреннего телефона и как можно строже произнес:

– Принесите личное дело Авдеевой Анны.

Потом он пристально уставился на девушку, которая смущенно потупила взгляд. Громко топая сапогами, вошел сотрудник и положил перед Шаховым картонную папку. Тот развязал тесемки и с каменным лицом стал просматривать документы, хотя еще вчера тщательно их изучил, затем поднял голову на «Чио-Чио-Сан».

– Я начальник городского НКВД, – обозначил он свой высокий ранг.

Девушка молча кивнула.

– А ты, значит, Авдеева Анна… – Шахов заглянул в папку —…Евгеньевна, 1916 года рождения, уроженка деревни Суходол Яранского уезда Вятской губернии.

Девушка вновь кивнула.

– В настоящий момент проживаешь вместе с родителями на пятом участке, учишься на втором курсе педагогического института. Все правильно?

Новый кивок.

– Не догадываешься, зачем вызвали?

Девушка пожала плечами.

– А ведь знаешь, знаешь… – насмешливо заметил Шахов, впиваясь взглядом в раскосые глаза. По тому, как она неуверенно заморгала, Шахов понял – попал в цель. – А причина вызова: твои контакты с иностранцем, этим, как его… Смитом.

– Но ведь он – хороший человек, – впервые заговорила Авдеева, и Шахов с удовольствием отметил, что ее голос мягок и мелодичен. – Он приехал сюда помогать строить социализм.

– Давай пока поговорим о тебе, – холодно процедил Шахов. – Кто твои родители?

– Отец работает на автобазе, мать – повар в цирке.

– Так-так. Верно. А раньше кем они были?

– Крестьянствовали. Мы вятские…

– …парни хватские, – докончил Шахов. – Знакомая песенка, от сохи, значит. А к социальной прослойке какой принадлежали?

– Середняки.

– Ах, середняки! А может, кулаки?

Глаза у девушки забегали.

– Дедушка, тот действительно… раскулачен и сослан, а мы – нет. Мы сами приехали.

– Вот именно, сами! Вас просто не успели раскулачить, потому что вы сбежали. Бросили хозяйство и сбежали! Разве не так? В колхоз твое семейство не брали, поскольку хотя матушка действительно из середняков, а папаша – сын кулака и сам кулак. Твои родители даже развелись, чтобы мать приняли в колхоз.

Голова Ани поникла.

– Органам все известно, – веско заметил Шахов. – От народа правду не скроешь. – Он зачем-то ткнул пальцем в лежащую перед ним газету. – А ведь при вступлении в комсомол ты утаила правду. Не так ли?

Девушка вскочила и метнулась к окну, как пойманная птица. Тонкий застиранный ситец ее платья в лучах бьющего в кабинет солнца стал прозрачен, открыв взгляду точеные ножки до самых бедер, и Шахов внезапно почувствовал острейшее желание. Он был готов немедленно повалить ее на стол, ткнуть лицом в папку с ее же личным делом и задрать ей подол… Ладони у него вспотели, голова пошла кругом, а мужское достоинство и вовсе разбушевалось. Только максимальным напряжением воли, как, собственно, и подобало истинному чекисту, он сдержал себя. Тем более в кабинет в любую минуту мог войти кто-нибудь из подчиненных или, допустим, секретарша. Хорош же он будет со спущенными штанами!