В канун Хэллоуина - Маргарита Шелест
Силы оставили меня, и очнулся я только в городе. Недели две провалялся я с жаром в кровати, шрам затянулся, но еще кровоточил, медицина еще не шагнула так далеко, чтобы узнать, чего не хватает, без вскрытия, а резать себя второй раз я категорически не хотел. Почти каждую ночь я вспоминал эту деревню, огненные глаза передо мной и странное чаепитие, которое то ли было, то ли нет. Эти глаза… глаза мне снились до конца дней, и я всегда боялся, что и в том мире я их встречу опять… И встретил…
Амулет смерти
Мы уже больше часа стояли в вязкой, сырой, разрытой могиле, в яме около двух метров глубиной, где скапливалась жижа, все сильнее затягивая ноги и противно хлюпая от любого шевеления. По нашим измученным лицам хлестали холодные капли осеннего ноябрьского дождя, едко пахло гнилью и сырой плесенью — именно так и должно было пахнуть из могилы. Тяжёлый воздух, который, казалось, можно потрогать. Стрелки на часах ушли далеко за полночь, и вязкая темнота окутывала нас со всех сторон. Мы буквально вдыхали коктейль из темноты ночи и могильной влаги, пуская его по венам, через лёгкие.
— Ну наконец-то! — прошептал Дейв, но я и сам уже видел, что у него все-таки получилось вскрыть неподатливый гроб. Не скажу, что я был в восторге от нашего занятия, но отпустить брата одного, пусть даже на совершенно глупую затею, я не мог. Если уж пропадать, то вдвоём. Я светил ему фонарем, которой разрезал темноту, словно горячий нож масло.
Мы оба были насквозь мокрыми, уставшими и грязными. Вместо того, чтобы наслаждаться осенней ночью дома у камина, мы вскрывали очередную могилу. Мы оба были одеты в военные камуфляжные костюмы и высокие берцы, что делало нас практически незаметными в темноте осени. Ещё одна свежая могила, относительно недавно засыпанная рыхлой землёй, которая теперь вязкой кашей чавкала под ногами, — таких были уже тысячи. Но сегодня надежда зажглась: именно в этой, по подсчётам Дейва, похоронили старика с «амулетом смерти». Дейв уже несколько лет охотился за ним, гоняясь, словно ищейка, по всему миру, отслеживая следы его передачи через поколенья и путь из одного края Земли в другой. Он всю жизнь изучал оккультизм и верил, что именно этот амулет может дать власть над смертью и жизнью. Власть над временем. Давать, сохранять, отнимать все что угодно его хозяину. Иногда мне начиналось казаться, что он одержим им.
— А ну-ка! Посвети сюда, — нетерпеливо отозвался Дейв, отмахивая струю воды с глаз и снимая крышку гроба. В такие моменты мне хотелось бежать куда подальше, в свой уютный дом, за тысячи километров отсюда, на тихой улице, где на углу продают шикарный кофе, и молоденькая соседка, выгуливая свою карманную собачку, приветливо машет мне рукой, а не стоять поздней ночью над уже начавшим разлагаться покойником. Отвратительное зрелище, хочу вам сказать, сопровождаемое не менее отвратительным запахом. Как говорил Дейв, отвратно приторный, сладкий и манящий запах смерти не спутаешь ни с одним другим. Каждый раз, вскрывая очередную могилу, к горлу подкатывал комок, застревающий в гортани, к этому невозможно было привыкнуть.
— Иисусе… Вот же он, — Дейв почти перестал дышать и просто смотрел на амулет, лежащий на груди «хозяина» гроба. Седой старик, облачённый, к удивлению, в чёрный саван, сжимал в своих костлявых руках небольшой медальон, круглый, плоский, с виду серебряного цвета, усыпанный странными знаками, аккуратно выведенными чёрной краской. Что-то было в нём максимально отталкивающее, чужое, будто сами символы были не из нашего мира и своими причудливыми формами вселяли страх, который на уровне атомов расползался липкой холодной волной по спине.
— Давай, может, покончим с этим? Бери, и уходим, — я хотел убраться отсюда как можно быстрее. Как можно быстрее вдохнуть свежего воздуха, не пропитанного тлеющей плотью, как можно быстрее убрать из головы воспоминания впалых глазниц, мертвенно-синей кожи, на которой струились капли дождя.
Дейв с яростью вырвал из мёртвых рук амулет, сунув в передний карман куртки, победоносно подставив лицо навстречу ночной непогоде, наслаждаясь моментом своего успеха. Мне было не по себе, появилось новое чувство, которое я не испытывал раньше ни на одной ночной вылазке, именно сейчас мне было не по себе.
— Ты сделал это, — прошептал я, видя ликующую улыбку на лице брата, — давай убираться, доберёмся до дома и выпьем, наконец, за твой успех.
— За наш успех, — Дейв обернулся, сияя оскалом, но в следующую секунду он стёрся без следа.
Покойник распахнул заплывшие мёртвой пеленой глаза, уставившись на нас белёсыми каменными зрачками, потерявшими остатки жизни несколько недель назад. Мы оба знали, что это не редкость и что после смерти и принудительного закрытия век, после окоченения тела и начавшегося процесса разложения глаза могут распахнуться. Но сейчас это выглядело максимально жутко. Дрожь пролетела холодной мгновенной волной по спине, растворяясь в коленках и ватных ногах. Сердце припустило ритм и забилось с новой силой у горла.
Мы переглянулись, но не проронили ни звука, только барабанный стук дождя о крышку гроба нарушал утопическую тишину проклятой ночи. Быстро вернули всё на место и закидали землёй, ибо мы не мародёры — ну, по крайней мере, не в том смысле, в котором все привыкли думать. Мы не брали ничего, кроме того, что искали. Какие бы перстни ни были надеты на мёртвые руки, никто из нас не допускал даже мысли о наживе, не говоря уже о том, чтобы оставить могилу разрытой. Нет. Мы возвращали всё на место. Всегда. И сейчас мы всё вернули, кроме амулета.
Закидывая землю обратно, я никак не мог избавиться от чувства, которое, как мелкий противный червяк пожирает яблоко, пожирало меня. Это ощущение нарастающей паники, беспричинной тревоги, перерастающее в животный страх, который рождается у диафрагмы, расползаясь по телу. Многие зовут его «предчувствие».
Закончив с могилой, нам предстояло выбраться с городского кладбища максимально незамеченными. Хоть городишко был маленьким и почти безлюдным даже днём, именно в таких тихих и неприметных местах — самые внимательные и наблюдательные жители, которые коротают свой век, сидя у окна, и никто не может ускользнуть от их пристального взгляда. Осторожно перемахнув через чёрный невысокий забор, мы очутились на узкой улочке, практически времён Средневековья. Если бы я точно не знал, какой сейчас год, то, ещё приехав сюда два дня назад, точно бы сказал, что
