Лорел Гамильтон - Арлекин

Я знала, что побледнела, и ничего не могла сделать с этим. Я знала, что он обрадуется моему страху, но прекратить не могла. А он наклонился ко мне, перегнулся через окровавленное сердце, через наши окровавленные руки, через тело. Потянулся меня поцеловать.

— Не надо, — шепнула я.

— Ты не хочешь, чтобы я тебя целовал.

— Я вообще не хочу, чтобы ты ко мне прикасался.

И тут он улыбнулся:

— Отлично!

И поцеловал меня.

Нож Фредо уже устремился к другой груди, когда Олаф отшатнулся, чтобы я не достала. И рассмеялся — густым, глубоким смехом. Счастливым смехом, таким неуместным среди всего, что мы тут делали. И оставил меня с ножом в одной руке и сердцем в другой. Не будь у меня руки заняты, я бы потянулась за пистолетом. Потом списала бы на временное помешательство.

Он вытер окровавленные руки о собственную одежду, не только о рубашку, но вдоль всего тела, показав мускулы груди, живота, дошел до паха, растирал пах окровавленными руками и при этом смотрел на меня.

Этого мне хватило. Положив на пол сердце и нож, я бросилась в туалет, но не успела, и меня стало рвать перед дверью в холл. И рвало так, что ничего не осталось, рвало, пока не застучало в голове и я не стала сплевывать желчь. Мика положил мне на лоб прохладную человеческую руку, Натэниел придержал волосы, потому что у меня самой руки были еще в крови.

Олаф уехал. У меня к списку возвращающихся кошмаров добавился еще один: Олаф режет тело, только во сне крови гораздо больше, и Джованни кричит, и я отвечаю Олафу на поцелуй. Может, временным помешательством было, что я не застрелила его.

Питер на инъекцию не согласился и ликантропией не заболел. Он дома, поправляется по-человечески медленно, но ему шестнадцать, и он в хорошей форме. Он выздоровеет, но будут у него шрамы, как настоящему мужчине положено. Что сказал Эдуард Донне — понятия не имею. И не уверена, что хотела бы это знать.

Доктор Лилиан зашила мне порезы на груди. Она сказала: «Разве что тебе все равно, если шрамы останутся». Я сказала, что мне совсем не все равно. Я ее спросила, отчего это на груди остались бы шрамы, когда на животе и на боку все зажило начисто, а раны там были посерьезнее. Лилиан и ее коллеги решили, что картина была примерно такая: я так подкормилась тогда на лебедях, что энергии хватило не только всех спасти, а еще и залечить раны полностью, причем быстрее, чем мог бы нормальный ликантроп. Не знаю, что такое «нормальный» ликантроп, но Лилиан меня предупредила, чтобы была поосторожнее. «Не можешь же ты каждую ночь питаться от целой группы животных». В общем, она права.

Во мне теперь есть еще и тигр — стараниями Марми Нуар и Соледад. Так что мы ищем тигров, готовых переехать в Сент-Луис. Еще, как ни странно, то, что случилось, будто дало мне больший контроль над прочими зверями. По крайней мере последнее время они не пытаются разорвать меня на части. Как будто, если я выпускаю одного, остальные этим удовлетворяются. Почему так получается, никто точно сказать не может, а меня это «почему» интересует не очень, пока зверей это устраивает.

Хэвен остался в городе с новыми львами. Джозеф, его жена и его брат исчезли без следа, остальному прайду была предоставлена возможность войти в новый прайд Хэвена. Некоторые это предложение приняли. Хэвен и его коллеги — силовики мафии — стараются жить по моим правилам. Мне пока удается держать Хэвена вне своей постели, а моя львица как-то странно с этим согласна. И снова-таки мне хотелось бы знать, с чего это мои звери стали такие разумные, но очень не хочется слишком шевелить это чудо. Так что я просто радуюсь, что есть вещи, которые становятся легче, а не труднее.

Ричард ушел из церкви еще до того, как меня вырвало и не видел момента моего раскаяния — или паники, как ни назови. Мы опять больше не встречаемся. Так может остаться и дальше, и эта мысль меня не огорчает — почему, собственно, и может остаться так.

Джейк уехал. Странно, что некоторые запомнили о его участии в Арлекине, а некоторые нет. Он и его мастер тревожились, что Марми Нуар может вернуться и попытается снова меня использовать, так что он оставил мне подвеску из металла такого мягкого, что можно руками согнуть. На ней вырезаны символы, которых я не знаю. Поеду на уикенд к Марианне — она у меня метафизический психотерапевт, — покажу ей, пусть посмотрит. Джейк заставил меня обещать, что я его буду носить всегда. И я после того, как видела туфельки Марми Нуар с жемчугом там, в церкви, такие реальные, всегда его ношу, этот амулет. Не слишком большая цена за избавление от Марми Лапуленьки.

Священника, чтобы выслушал исповедь Малькольма, я нашла. Думаю, что ушло на нее дня три с перерывами на завтрак и на обед, но ведь каяться надо было за столетия.

Римус и Циско мертвы до сих пор, и это не изменилось. Я могла бы вернуть их как зомби, но это не значит вернуть. И все вспоминается последнее слово Римуса: «Прости». За что простить? Что не смог меня защитить? Что умирает? Вообще за все? Извиняться надо было бы мне — из-за меня его убили.

Питер иногда мне звонит, и мы с ним пережевываем нашу вину уцелевших. Не первый раз кто-то погибает, а я остаюсь жить, но этот случай самый свежий. Питер все еще хочет вырасти и быть таким, как его без пяти минут отчим. Если смерть Циско и то, что он сам чуть не погиб, не вылечила его от желания стать рыцарем удачи, то я уж никак его не отговорю.

Кстати, говоря о том, кого и от чего не отговорить… Мне надо попытаться удовлетворить потребности Натэниела, все его потребности. Я с Жан-Клодом обсудила предложение Байрона научить меня, как быть для Натэниела доминантом. Жан-Клод согласился, что если я всерьез собираюсь быть для нашего котенка верхней, то кто-то должен меня научить. Но предложил он такого учителя, который стопудово будет верхним, а не нижним: Ашер будет более чем рад обучить меня насчет БДСМ, если я действительно хочу выучиться. Честно говоря, не ловлю себя на таком горячем желании, но ради Натэниела должна хотя бы попытаться. Или нет? Если я попробую и не смогу, то я хотя бы пыталась. А если не попробую, и мы расстанемся, это будет моя вина. А мне больше не хочется чувствовать себя виновной в разрыве. Был когда-то момент с Ричардом, давно, в начале, когда я не пошла на компромисс. Может быть, если бы Ричард согласился спать со мной, когда я впервые попросила, ни для кого больше бы места не было. Можетё быть, если… А я не хочу смотреть вслед Натэниелу и говорить про себя «быть может» или «вот если бы только». Я пойду на компромисс, я проявлю гибкость… хотя это не основное мое достоинство. Иногда мне кажется, что я могу согнуться, а иногда — что сломаюсь. Если я позволю Ашеру показать мне, как сделать Натэниела счастливым — это меня сломает? Надеюсь, что нет.