Дэн Симмонс - Террор
– Что вы увидели там, мистер Джонсон? – живо осведомился Крозье.
– Следы, капитан, – ответил боцманмат, – но старые. Ведут на юго-запад. Двое эскимосов, скрывшиеся вчера, – и люди, которые возвращались в долину за парками, оружием, горшками и прочим, – вероятно, бежали по ним. Никаких свежих следов там не видать.
– Спасибо, Томас, – сказал Крозье.
Туман вихрился вокруг них. Пеглар услышал далеко на востоке звуки, похожие на грохот пушек во время морского боя, но за последние два лета он не раз слышал такое. То грохотал отдаленный гром. В апреле. При температуре воздуха минус тридцать, самое малое.
– Джентльмены, – сказал капитан, – нам нужно заняться похоронами. Двигаемся обратно?
На обратном пути в лагерь Пеглар размышлял над всем увиденным: заледенелые внутренности офицера, вызывавшего у него симпатию; мертвые тела и все еще красная кровь на снегу; пропавшие парки, оружие и предметы утвари; омерзительное исследование содержимого желудков, проведенное доктором Гудсиром; странное заявление капитана Крозье, что «возможно, когда-нибудь в будущем мне понадобится ваша осведомленность в части данных фактов», – словно он готовил их к выступлению в роли свидетелей на военном суде или следственной комиссии в неопределенном будущем…
Пеглар предвкушал, как опишет все события сегодняшнего утра в своем личном дневнике, который вел уже очень давно. И он надеялся, что получит возможность поговорить с Джоном Бридженсом после похоронной службы, прежде чем люди с обоих кораблей разойдутся по своим палаткам, распределятся по своим артелям и упряжным командам. Он хотел услышать, что Бридженс скажет по поводу всего этого.
41
Крозье
69°37′ 42'' северной широты, 98°41′ западной долготы
25 апреля 1848 г.
– Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?
Лейтенант Ирвинг служил под началом Крозье, но капитан Фицджеймс имел более благозвучный голос и лучше знал толк в Писании, и потому Крозье был благодарен, что он взял на себя проведение службы.
На нее собрались все обитатели лагеря «Террор», кроме часовых, лежачих больных и людей, выполняющих важные обязанности, – как Ллойд в лазарете или мистер Диггл и мистер Уолл со своими помощниками, которые трудились у четырех печей с вельботов, готовя на обед рыбу и тюленину, доставшуюся от эскимосов. По меньшей мере восемьдесят человек стояли у могилы в сотне ярдов от лагеря, похожие на темных призраков в вихрящемся тумане.
– Жало же смерти – грех, а силы греха – закон. Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом! Итак, братья мои возлюбленные, будьте тверды, непоколебимы, всегда преуспевайте в деле Господнем, зная, что труд ваш не был тщетен пред Господом.
Другие офицеры и два помощника капитана несли Ирвинга. В силу ограниченного запаса пиломатериалов в лагере «Террор» изготовить гроб не представлялось возможным, но плотник мистер Хани отыскал достаточно досок, чтобы сколотить носилки размером с дверь, на которых тело Ирвинга, сейчас надежно зашитое в парусину, можно было бы донести до могилы и опустить в нее. Хотя веревки были переброшены через могилу на принятый во флоте манер, как положено при любом погребении на суше, глубоко опускать тело не придется. Команда Хикки сумела выкопать яму глубиной всего только в три фута – ниже промерзшая земля была твердой как камень, – и потому люди насобирали множество крупных булыжников, чтобы уложить их на тело, прежде чем засыпать могилу мерзлой землей и гравием, а сверху навалить еще булыжников. Никто по-настоящему не надеялся, что такая мера оградит могилу от посягательства белых медведей или других летних хищников, но проведенная работа являлась свидетельством добрых чувств, которые большинство людей питало к Ирвингу.
Большинство людей.
Крозье взглянул на Хикки, стоявшего рядом с Магнусом Мэнсоном и вестовым с «Эребуса», подвергшимся порке после карнавала, Ричардом Эйлмором. Вокруг них толпились другие недовольные – несколько матросов с «Террора», которые в январе рвались убить леди Безмолвную, даже если для этого придется поднять мятеж, – но, как и все остальные мужчины, собравшиеся у скорбной могилы, они сняли «уэльские парики» и фуражки и натянули шарфы до самого носа и ушей.
Допрос Хикки, проведенный Крозье в капитанской палатке среди ночи, был напряженным и коротким.
– Доброго вам утра, капитан. Желательно ли вам, чтобы я рассказал вам то, что рассказывал капитану Фицджеймсу и…
– Снимите шинель, мистер Хикки.
– Прощу прощения, сэр?
– Вы меня слышали.
– Так точно, сэр, но если вы хотите узнать, как все было, когда дикари на моих глазах убивали бедного мистера Ирвинга…
– Лейтенанта Ирвинга, помощник конопатчика. Я слышал вашу историю от капитана Фицджеймса. Вы хотите что-нибудь добавить к ней или внести какие-то поправки?
– Э-э-э… нет, сэр.
– Снимите шинель. И рукавицы тоже.
– Есть, сэр. Вот, сэр, готово. Мне просто положить одежду на…
– Бросьте на пол. Куртки тоже снимите.
– Куртки, сэр? Здесь чертовски холодно… есть, сэр.
– Мистер Хикки, почему вы вызвались отправиться на поиски лейтенанта Ирвинга, когда он отсутствовал всего немногим более часа? Никто больше не беспокоился за него.
– О, едва ли я сам вызвался, капитан. Насколько мне помнится, мистер Фарр попросил меня пойти поискать…
– Мистер Фарр доложил, что вы несколько раз спрашивали, не запаздывает ли лейтенант Ирвинг, и сами вызвались отправиться на его поиски, пока все остальные отдыхали после обеда. Почему вы так поступили, мистер Хикки?
– Если мистер Фарр говорит так… ну, наверное, мы волновались за него, капитан. То есть за лейтенанта.
– Почему?
– Можно мне надеть куртки и шинель, капитан? Здесь чертовски…
– Нет. Снимите жилет и свитера. Почему вы волновались за лейтенанта Ирвинга?
– Ну, вы понимаете, капитан.
– Не понимаю.
– Мы просто беспокоились, что один из нашего отряда вроде как пропал. Вдобавок, сэр, я здорово замерз, сэр. Мы сидели, пока ели холодную пищу, что была у нас с собой. И я подумал, что маленько согреюсь, коли пойду по следам лейтенанта и удостоверюсь, что с ним все в порядке, сэр.
– Покажите мне руки.
– Прошу прощения, капитан?
– Ваши руки.
– Слушаюсь, сэр. Извиняюсь за дрожь, сэр. Я весь день не мог согреться, а сейчас, когда разделся до рубашки…
– Переверните их. Ладонями вверх.
– Слушаюсь, сэр.
– Не кровь ли это у вас под ногтями, мистер Хикки?
– Возможно, капитан. Вы же знаете, почему так получается.
– Нет. Расскажите мне.
– Ну, мы уже много месяцев не мылись толком за отсутствием воды, сэр. А коли у тебя цинга и дизентерия, всегда выделяется кровь, когда справляешь большую нужду…
– Вы говорите, что унтер-офицер британского военно-морского флота на моем корабле вытирает задницу пальцами, мистер Хикки?
– Нет, сэр… я имею в виду… можно мне одеться теперь, капитан? Вы же видите, что я не ранен и ничего такого. На таком холоде недолго отморозить…
– Снимите рубаху и нательное белье.
– Вы серьезно, сэр?
– Не заставляйте меня повторять дважды, мистер Хикки. У нас здесь нет гауптвахты. Любой человек, отправленный мной на гауптвахту, проведет время на привязи у одного из вельботов.
– Вот, сэр. Пожалуйста. Тело как тело, только посиневшее от холода. Если бы моя бедная женушка видела меня сейчас…
– В ваших бумагах не говорилось, что вы женаты, мистер Хикки.
– О, моя Луиза уже семь лет как померла, капитан. От оспы. Да упокоит Господь ее душу.
– Почему вы говорили нескольким матросам, что, когда настанет время убивать офицеров, лейтенант Ирвинг будет первым?
– Я никогда не говорил ничего подобного, сэр.
– Мне докладывали, что вы говорили это и другие подстрекательские вещи еще до карнавала, мистер Хикки. Почему вы выделили лейтенанта Ирвинга? Что плохого сделал вам этот офицер?
– Да ничего, сэр. И никогда не говорил ничего подобного. Вызовите сюда человека, который сказал про меня такое, и я уличу его во лжи и плюну ему в глаза.
– Что плохого сделал вам лейтенант Ирвинг, мистер Хикки? Почему вы говорили матросам и с «Эребуса», и с «Террора», что Ирвинг мерзавец и лжец?
– Клянусь вам, капитан… извиняюсь, что у меня стучат зубы, капитан, но, ей-богу, на таком морозе нагишом страсть как холодно. Клянусь вам, я не говорил ничего подобного. Многие из нас относились к бедному лейтенанту Ирвингу как к сыну, капитан. Как к сыну. Только из беспокойства за него я решил пойти проверить, все ли с ним в порядке. И хорошо, что я так сделал, сэр, иначе мы никогда не поймали бы кровожадных ублюдков, которые…
– Оденьтесь, мистер Хикки.
– Слушаюсь, сэр.
– Нет, не здесь. Одевайтесь снаружи. Убирайтесь с глаз долой.
– Человек краткодневен и пресыщен печалями, – речитативом говорил Фицджеймс. – Как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается.
